Кочевники поневоле

– С аббатом не хочешь поговорить? – Антуан Коте нахмурился. – Не нравится мне это, лейтенант. Одно дело, я понимаю, рассуждать, для чего нужны звериные шкуры и почему цацкаются с февралитами, вместо того чтобы их извести и жить спокойно. Я и сам не дурак побрюзжать, я многого не понимаю и не одобряю. Но то, что говоришь ты – извини, дружище, абсурд. По кругу люди движутся испокон веков, согласно заветам Господа. Так положено, заведено и, значит, правильно. «Жить на одном месте», – распалившись, передразнил лейтенанта Коте и фыркнул. – А чем ты будешь заниматься, живя на одном месте, ты подумал? Воевать и торговать будет не с кем. Тебе придётся заниматься всем, мой лейтенант. Всем, чем занимаются в других месяцах. Не только боронить и пахать. А ещё сеять, сажать, удобрять, собирать урожай, доставлять его. Впрочем, тогда некуда будет доставлять. Охотиться, что ещё… Рыбачить, править дорогу. Хотя дорога, получается, тогда особо и не нужна. В общем, глупости всё это, дружище. Давай лучше веселиться. Придумал тоже: возвращаться обратно после одной только ночи. Или, может, у тебя попросту не сложилось с Софи?

– В том числе, – буркнул Франсуа.

– Так бери мою Луизу, – Антуан хохотнул. – Давай поменяемся, с меня не убудет, и с неё тоже. Да и она, мне сдаётся, будет не против. Утрёт нос подружке, ко всему. Хочешь, можешь пойти и трахнуть её прямо сейчас, пока сонная.

Франсуа задумчиво и привычно потёр палец, на котором носил фамильное кольцо. Кольца больше не было, а привычка осталась. Пойти, что ли, на самом деле, растормошить белокурую анемичную Луизу, погонять её по узкой повозочной койке в отместку затеявшей ссору Софи. Или не в отместку, просто урвать пригоршню чужой ласки. В конце концов, обет верности он никому не давал, и ему не давали тоже. Внезапно на душе стало тоскливее прежнего, как-то брезгливо стало, тягостно. Чужие нелюбимые женщины… Чужие мимолетные ласки… Чужие…

– К чертям, – сказал Франсуа твёрдо. – Не хочу. Надоело. Осточертело. Обрыдло. Ступай, разыщи Дюжардена, и будем запрягать. Хотя ладно, пойдём, разыщем его вместе.

Дюжардена удалось обнаружить в приземистой, крашенной зелёным с белым повозке, где он звучно храпел, развалившись в одиночку прямо на полу.

– Забирайте своего хряка, – наморщив носик, сказала невысокая рыжеватая девушка, выглянув из повозки наружу. – У-у-у, боров, – досадливо протянула она, презрительно окинув взглядом храпящего вояку. – Лишь бы глаза залить.

Пока расталкивали, пока извинялись и оправдывались перед хозяйкой повозки, пока на скорую руку завтракали, потом запрягали, тучи с неба исчезли, явив миру неподвижный оранжевый диск Сола на юге и неторопливо плывущий с востока на запад серебряный Нце. Запахло весенней прелью и печёным хлебом, в лесу принялись перекликаться апрельские птицы, в поле ржанул запряжённый в плуг жеребец.

На обратном пути молчали. Сержанты осуждающе поглядывали на Франсуа, но вслух недовольства прерванным отдыхом не высказывали. Повозка шла ходко, привычно трясясь на ухабах и оставляя позади поля, придорожные сады и перелески.

Заняла обратная дорога дольше, чем потратили в пути до кочевья Прованс. Дольше на сутки – за время лейтенантского отсутствия боевое кочевье продвинулось на расстояние суточного перехода на восток.

На подъезде закутавшегося в брезент и задремавшего Франсуа разбудил Антуан Коте.

– Взгляни, лейтенант, – хмуро пробормотал он. – Похоже, у нас гости. Видимо, разминулись с ними, пока ночевали в этом Провансе.

Франсуа откинул брезент, приподнялся на локте, выглянул из повозки наружу и выругался. Вдоль Ремня рядами выстроились пёстрые щегольские дилижансы, в которых передвигались июниты. Было экипажей необычайно много – в десятки раз больше того количества, которое обычно прибывало из июня, сопровождая возы с обменными товарами. Июниты жгли по обочинам Ремня костры, зычно перекликались из примыкающего к дороге перелеска, людской речи вторило конское ржанье.

Нахмурившись, Франсуа принялся пересчитывать июньские дилижансы, но, добравшись до полусотни, плюнул и считать прекратил.

– А ну-ка, останови, – велел он сидящему на козлах Дюжардену. – Езжайте дальше сами, меня не ждите, дойду пешком.

Франсуа ступил с повозки на землю, перепрыгнул придорожный кювет и, широко отмахивая шаги, направился к ближайшему кострищу, вокруг которого расселись с полдюжины июнитов.

– Лейтенант Франсуа Мартен, – представился он. – Командир первого боевого кочевья апреля. С кем имею честь?

– Здорово, лейтенант, – не утруждая себя вставанием, произнёс дородный вислоусый июнит в сдвинутом набекрень кепи, украшенном гусиным пером. – Ты не по адресу. Тебе надо к капитану Гордону, это там, – июнит махнул рукой на восток. – Он в головной карете, в капитанской. Найдёшь легко, она самая большая из всех и крашена в оранж. А не найдёшь, так спросишь. С нами тебе говорить нечего, мы рядовые. Сказали передислоцироваться в апрель – отмаршировали в апрель. Завтра скажут в октябрь – пойдём в октябрь.