Код да Винчи

– Как хорошо вы знакомы с Жаком Соньером? – спросил капитан.

– Вообще не знаком. Мы с ним ни разу не встречались. Фаш удивился:

– Но вы же должны были вечером встретиться?

– Да. Договорились о встрече сразу после лекции в Американском университете. Я ждал, но он так и не появился.

Фаш что-то записал в блокнот. Они двинулись дальше, и Лэнгдон мельком заметил менее известную пирамиду Лувра, так называемую перевернутую. Они свисала с потолка и напоминала сталактит в пещере. Фаш жестом пригласил Лэнгдона подняться на несколько ступенек, которые вели к входу в изогнутый аркой туннель. Над входом висела вывеска с надписью «DENON». Это название носило самое знаменитое своими экспонатами крыло Лувра.

– А кто предложил вечернюю встречу? – резко спросил Фаш. – Вы или он?

Вопрос показался странным.

– Вообще-то мистер Соньер, – ответил Лэнгдон, входя в туннель. – Его секретарша связалась со мной по электронной почте несколько недель назад. Писала, что куратор узнал о моем предстоящем выступлении в Париже и хотел бы воспользоваться этим, чтобы обсудить кое-какие вопросы.

– Какие именно?

– Не знаю. Связанные с искусством, полагаю. Ведь интересы у нас были примерно одинаковые.

Фаш смотрел скептически.

– Так вы действительно понятия не имеете о предмете этой встречи?

Лэнгдон не имел. Нет, в тот момент ему стало любопытно, что могло понадобиться от него Соньеру. Ведь выдающийся знаток изобразительного искусства прославился своей скрытностью и замкнутостью, чрезвычайно редко посещал лекции и прочие общественные мероприятия. И Лэнгдон просто обрадовался возможности пообщаться с этим незаурядным человеком.

– Но, мистер Лэнгдон, у вас есть хотя бы догадка о том, что наша жертва хотела обсудить с вами, причем в тот самый вечер, когда произошло убийство? Это очень помогло бы в расследовании.

Лэнгдон уловил двусмысленность вопроса и сразу занервничал.

– Я действительно понятия не имею. Не спрашивал. И был просто польщен, что такой человек захотел со мной встретиться. Я, видите ли, большой поклонник трудов Соньера. Часто цитирую его высказывания на занятиях.

Фаш снова сделал запись в блокноте.

Теперь они находились на полпути к входу в нужное им крыло, и Лэнгдон видел впереди два эскалатора, оба простаивали без движения.

– Так у вас с ним были общие интересы? – осведомился Фаш.

– Да. Весь прошлый год я был занят тем, что делал наброски книги, связанной с основными областями научных изысканий месье Соньера. И очень рассчитывал на его мозги.

Фаш поднял голову.

– Простите?

Очевидно, идиома не поддавалась переводу.

– Я хотел узнать, каковы его соображения по этому поводу.

– Понимаю. Ну а повод?

Лэнгдон замялся, не зная, как лучше объяснить.

– В основе своей труд посвящен иконографии поклонения богине, концепции святости женского начала. А также художественным изображениям и символам, связанным с этим.

Фаш пригладил волосы мясистой ладонью.

– А Соньер знал в этом толк, да?

– Как никто другой.

– Понимаю.

Но Лэнгдон чувствовал, что капитан ни черта не понял. Жак Соньер считался первым в мире знатоком в области иконографии богинь. Он не только питал личное пристрастие к реликвиям, связанным с культами богини плодородия, Уитаки[11], и священным женским началом. За двадцать лет работы куратором Соньер помог приумножить сокровища Лувра и создал величайшую в мире коллекцию произведений искусства, связанных с изображениями богинь: от украшений из самых древних греческих усыпальниц в Дельфах до золотых скипетров; от сотен древнеегипетских крестиков, напоминающих фигурки крошечных стоящих ангелов, до погремушек, с помощью которых в Древнем Египте отгоняли злых духов. И наконец, он собрал поразительную коллекцию статуй, отображающих, как богиня Исида вынянчивала своего сына Гора[12].

– Возможно, Соньер знал о вашей рукописи? – предположил Фаш. – И назначил встречу, чтоб помочь вам в работе над книгой?

Лэнгдон отрицательно покачал головой:

– О моей рукописи никто не знал. Да и вообще она существует только в набросках. Еще имеется приблизительный план, который я никому не показывал, кроме своего редактора.

Фаш промолчал.

Лэнгдон не стал говорить, по какой причине до сих пор никому не показывал рукопись. «Наброски» на триста с лишним страниц под условным названием «Символы утерянной священной женственности» представляли собой весьма неординарную интерпретацию уже устоявшейся религиозной иконографии и были довольно спорными.

Лэнгдон приблизился к эскалаторам-двойняшкам и вдруг остановился, поняв, что Фаша нет рядом. Обернувшись, он увидел его в нескольких ярдах от служебного лифта.

– Поедем на лифте, – сказал Фаш, как только двери отворились. – Надеюсь, вы уже поняли, что пешком до галереи еще шагать и шагать.

Но Лэнгдон, знавший, что нужное им крыло находится двумя этажами выше, не двинулся с места.

– Что-то не так? – нетерпеливо спросил Фаш, придерживая дверь.