— Да, прямо сейчас, — настойчиво сказала Эльвира. — Туда ехать-то часа три. К вечеру всяко вернетесь.
— … Извините, — вдруг сказал Монин. Он прижал протез к желудку, тяжело поднялся с кресла и, согнувшись, побрел нетвердой походкой в сторону туалета, не забыв деликатно закрыть за собой дверь.
— Доходяга, — негромко, с презрительным сочувствием пробормотал Курач.
Мне бы тоже надо было что-нибудь сымитировать. А под это дело сообщить Обществу о наших планах. И, конечно, Татьяне — я обещал ей сообщать обо всем как можно подробнее и слово свое держал… Почти. Про наши с Эльвирой вылазки на пляж я решил не упоминать — какой смысл про них рассказывать?
Забегая вперед, скажу, что наша поездка в Щербакты не имела ровным счетом никакого смысла. Дорога оказалась в меру хорошей, село оказалось в меру глухим, его населяли обрусевшие казахи и оказахившиеся русские. Не нашли мы там ни Геннадия, ни Наримана. Зато нашли Анвара. Он оказался, что называется, «не при делах», Наримана и Геннадия не видел с Нового года, с криминалом давно завязал, а на что живет — а не пох ли вам, ребята, я вообще вас впервые в жизни вижу…
Когда мы вернулись уже в девятом часу вечера, дверь открыл старый знакомый по кличке Студент.
— А! — сказал он. — Кое-как вас дождались тут… Прикиньте, нашелся наш археолог!
— Да ну?! — поразился Курач. — И где он?
— Вон в комнате… Пришлось попрессовать немного, ну да ничего, зато он такого понарассказывал…
Две мысли одна за другой мелькнули у меня в голове. Первая — как бы посмотреть на этого Геннадия, из-за которого тут такая катавасия закрутилась. Вторая — а не сделать ли мне ноги от греха подальше, не оказалось бы так, что я тут больше не нужен совсем…
Третью мысль, еще толком не оформившуюся, мне не довелось додумать. Сильнейший удар в затылок сбил меня с ног. Пол в квартире оказался твердым. Видимо, они действительно решили, что я им не нужен…
Холодные серебряные лезвия прошлись по лицу и шее сверху вниз. Одежда моментально промокла от холодной жидкости… Странно, кровь же не должна быть холодной…
Но это была вовсе не кровь. Меня окатили холодной водой, чтобы я обрел способность воспринимать окружающее с возможностью обратной связи — желательно положительной.
Изображение расплывалось и двоилось. Глядеть с пола было, что называется, «не с руки»… «Несруки»… Кто это такие — «несруки»? Смешное слово… Наверное, эти мерзавцы и есть они самые, можно же их назвать?
— Ну вот, вроде все очухались и все в сборе, — сказал чей-то знакомый голос.
— Не все, — возразил кто-то. — Сектант исчез.
— Фигли этот однорукий сделать сможет…
— Зато он знает все… Если ему сказать, что вторую руку отпилим, все сразу выложит…
— Так, остальные все тут… Ну-ка…
Когда меня усадили в кресло, обстановка прояснилась. И была она совсем уж ни в какие ворота не лезущей. Студент, Лымарь и Гуцул, как оказалось, сговорились за спиной Эльвиры, и теперь решили выяснить, на каком основании и зачем их держат в этой интересной игре за болванов. Трое членов сопредельной шайки, а именно сама Эльвира, Курач и примкнувший к ним Андрей Маскаев оказались выведенными из строя и упакованными… Вообще меня в последнее время слишком уж часто стали лишать подвижности, и это — честно признаюсь — бесило. Кажется, я совсем потерял хватку. И «чуйку». И примативность. Это тоже расстраивало.
Однако Эльвиру никто пока даже пальцем не тронул. И связан был только Иван, валяющийся на полу — видимо, его сочли самым опасным. Сама же «бандерша» гневно глядела на окружающих ее мужчин, словно на обезьян, которые до глубины души оскорбляют ее своими примативными выходками.
— Эля, — проникновенно говорил Гуцул, — объясни нам всем, что тут происходит. Мы всегда были рады тебе помочь, еще по старой памяти, да и отец твой завещал нам быть друзьями… Но я не понимаю, по какой такой женской логике ты тупо кидаешь меня и Лымаря, которые столько для тебя сделали? Студента ты вообще ни во что не ставишь, он кто — мальчик на побегушках, что ли?
Студент криво усмехнулся при этих словах, прикурил сигарету. Он заметно нервничал, в отличие от Гуцула с Лымарем. Последний, кстати, держал в руке пистолет и явно был не прочь пустить его в ход. На ствол пистолета была навинчена толстая трубка, по всей видимости, импровизированный глушитель.
Эльвира молчала. Напряжение в комнате было таким, что воздух прямо потрескивал.