Код Иуды (СИ)

  Хоффман сказал мне сохранить письмо - «оно может тебе пригодиться».

  «Почему 1945 год?» - спросил я, взглянув на дату в письме.

  «Потому что он только что проиграл выборы. Он ожидал этого, но все равно чувствовал предательство. Он чувствовал, что однажды, когда он будет мертв и страсти вряд ли будут возбуждены такими откровениями, те, кто голосовал против него, должны знать, что его достижения были намного больше, чем они когда-либо могли себе представить ».

  «Что удерживало вас?» Я спросил. «Сейчас 1983 год».

  «Я действительно не знал, следует ли когда-либо говорить правду, даже если Черчилль этого хотел. Потом вы поместили это объявление в «Таймс» … Черчилль как будто подталкивал меня. Напомнил мне, что я нарушил обещание ».

  Я размышлял, как снова спросить его о Рэйчел Кейзер - как я мог написать историю, не зная, что с ней случилось? - когда фигура, на которую смотрел Хоффман, остановилась перед нами.

  «Рэйчел, - сказал он женщине, улыбаясь ему сверху вниз, - я хочу, чтобы ты познакомился с мистером Ламонтом. Мистер Ламонт, моя жена.

  Это была элегантная женщина, одетая в серое, со здоровой кожей и серебристыми волосами, которая изящно выросла за шестьдесят. Когда я встал, я оглянулся назад и увидел, что она лежала раненая в своей квартире в Лиссабоне, светловолосая и сладострастная, взывая к человеку, которого, как ей казалось, она потеряла. И единственное слово, которое, как ему показалось, он услышал, было ЛЮБОВЬ, и это должно было быть.

  Хоффман выключил диктофон, отключил микрофон и убрал их обоих в черный футляр. Потом он тоже встал. «Давай прогуляемся», - сказал он, и она взяла его за руку.

  - Значит, Йозеф все вам рассказал? - спросила она, когда мы проходили мимо молодой пары, увлеченной друг другом, у которой впереди было много лет.

  «Не совсем все».

  «Ах, Кодекс Иуды. Я совсем не уверен, что он это сделает. Он запер его на долгое время ».

  Но он это сделал.

  Когда он закончил, он остановился. Он протянул мне футляр с магнитофоном и пожал мне руку. «И это конец. Расскажи хорошо ».

  - Но может быть еще несколько вопросов… Молодой человек в зоопарке, ваш сын?

  Рэйчел Кейзер улыбнулась материнской улыбкой. «Он работает на ООН».

  «И Палестина», - сказал я в отчаянии. - Вы когда-нибудь туда ходили?

  «Какое-то время», - сказал ее муж. 'Счастливые годы. А теперь нам действительно пора. Если у вас возникнут другие проблемы, вам придется решать их самостоятельно. Вы не знаете нашего настоящего имени и никогда не узнаете. Теперь мы возвращаемся в безвестность ».

  «И счастье», - сказала Рэйчел Кейзер, целуя его в щеку.

  Раздался еще один душ, и я был рад, потому что не был уверен, были ли слезы на моих щеках.

  Вместе они прошли по траве мимо детей, молодых людей, родителей, бабушек и дедушек, которых они спасли от угнетения.

  *

  Когда я вернулся в свою квартиру, я нашел Чемберса, человека, который предупреждал меня не преследовать Иуду, сидящим в моем кресле. Он еще раз напомнил мне одного бизнесмена из Сити с оговоркой, что городские бизнесмены обычно не направляют пистолеты вам в голову.

  «Мистер Кросс, - сказал я, - вы можете убрать эту штуку - снаружи ждут двое полицейских», - соврал я.

  Он обдумал это. - Кросс… Значит, ты не прислушался к моему предупреждению?

  «Напротив, это вдохновило меня».

  «Какая глупость с твоей стороны. Я не верю, что снаружи двое полицейских, и теперь у меня нет другого выхода, кроме как убить тебя. Этот пистолет, - сказал он разговорным тоном, - вполне способен оторвать вам голову.

  «А пуля Хоффмана задела тебе только щеку…»

  Его свободная рука легла на шрам. - Вы видели Хоффмана?

  Он передает привет. Полагаю, вы защищаете доброе имя Уинстона Черчилля?

  Я сел напротив него и уставился в дуло ружья; он был больше, чем браунинг, которым он раньше владел, Магнум, вполне способный оторвать мне голову.

  «Насколько вы проницательны». Его голос стал резче. «Он был величайшим англичанином, который когда-либо жил. Величайший человек, которого когда-либо знал мир ...

  - И вы полны решимости помешать кому-либо говорить правду о своей роли в Барбароссе?

  «Верно, даже если это означает их убить. Зачем публике дать шанс неправильно понять его, поносить его… »

  «Я напишу это так, чтобы они этого не сделали, чтобы они поняли вклад, который он внес в человечество…»

  «За исключением того, что ты не будешь писать книгу», - сжимает палец на спусковом крючке Магнума.

  «Кто-то будет. Лента, на которую Хоффман записал историю, находится в сейфе ». По крайней мере, это было правдой - это было в Harrods.

  Это остановило его, но безумие не покинуло его лица. «Дай мне ключ».

  «У меня его нет с собой». И снова правда - я написал заказное письмо и отправил самому себе. Пока он обдумывал это, я ответил: «Но у меня есть письмо».

  'Письмо?' Он нахмурился. 'Кто из?'

  - Уинстон Черчилль, - сказал я.

  Это опустилось домой. 'Ты не в своем уме?'

  - Предположим, я скажу вам, что Черчилль хотел, чтобы книга была написана?

  «Тогда я бы сказал, что вы подлежали сертификации».

  «Письмо во внутреннем кармане моей куртки».