Код Кощея. Русские сказки глазами юриста

В классической дихотомии «дух закона против буквы закона» русская сказка неизменно отдает предпочтение букве. В сказке про вершки и корешки, например, урожай делится между Мужиком и Медведем не по справедливости, а по формальному принципу. Договорились – Медведю вершки, а Мужику корешки, получай, Медведь, вершки, даже если они – ботва, даже если корешки – репа и даже если такой раздел несправедлив вопиюще. Ради того, собственно, Мужик и придумывал формальные условия договора, чтобы можно было в рамках договора Медведя обмануть. А в другой сказке, когда надо нести на пари лошадь, чертенок, честно несущий животное на плечах, проигрывает мужику, который несет лошадь между ног, то есть скачет на ней верхом. Ради того, собственно, мужик и придумал это пари, чтобы обмануть чертенка, не нарушая условий спора. В русской сказке, если просоответствовал букве закона – выиграл. Если выполнил формальные условия – выиграл. Справедливость не важна, важно следование букве.

Почему это так, нам становится понятно из сказки про мужика и священника. В этой сказке батюшка на воскресной проповеди говорит, что если кто из прихожан пожертвует что-нибудь на церковь, то богатства этому благотворителю прибавится от Бога вдесятеро против пожертвованного. Недолго думая один из прихожан, бедный мужик, отводит к священнику на двор единственную свою корову, всерьез ожидая, что коров от этого скоро станет у него десять.

Казалось бы, мужик катастрофически наивен. Но не тут-то было. На следующий день обстоятельства неожиданно складываются именно что по слову проповедника. Пастух гонит с выпаса принадлежащее священнику стадо, включая и ту корову, которую привел давеча бедный мужик. Проходя мимо бывшего своего дома, корова по старой памяти заходит на двор, и, повинуясь стадному инстинкту, следом за нею заходят еще и девять коров священника. Мужик закрывает за ними ворота и с этого момента считает всех десятерых коров своими. Еще бы! Все ведь случилось точно так, как говорил батюшка на проповеди: мужик пожертвовал корову попу, а на следующий день коров у него стало не одна, а десять. И логично, что мужик обогатился именно за счет священника. Это ведь батюшка обещал во всеуслышание, что достояние жертвователя увеличится вдесятеро против пожертвованного, стало быть, и ответственность за сказанное должен нести священник.

Сам батюшка, разумеется, с такой постановкой вопроса не согласен и тащит мужика в суд. Заслушав показания свидетелей, судья принимает сторону священника и предписывает мужику коров вернуть. Но мужик противится. Мужик настаивает на том, что формально он прав. Проповедник велел жертвовать имущество церкви? Велел! Обещал, что имущество от этого удесятерится? Обещал! Мужик пожертвовал корову? Пожертвовал! Коров у мужика стало вдесятеро больше? Стало! Формально все сходится, и мужика совершенно не волнует тот факт, что по справедливости коровы принадлежат попу.

Мужик настолько уверен в формальной своей правоте, что апеллирует к высшей судебной инстанции, которая в сказке называется «окружный суд». Но и «окружный суд» присуждает коров священнику. Тогда мужик апеллирует к архиерею, ибо для русской сказки суд – это, конечно, духовное учреждение, а не светское.

Архиерей живет далеко, в городе. На суд к нему мужику и священнику приходится ехать. Священник, будучи человеком состоятельным, ночует на постоялом дворе. А нищему мужику нечем заплатить за постой, вот он и направляется прямиком в дом архиерея, чтобы ждать суда, который состоится только назавтра.

Ночью в доме архиерея мужик становится невольным свидетелем того, как к архиерею под покровом темноты приходит некая дама. Мужик подглядывает и подслушивает, как предаются архиерей с дамой занятию, которое церковному иерарху вовсе не подобает. В частности, мужик слышит эвфемизм, при помощи которого архиерей описывает соитие. Архиерей говорит: «Погружать Иуду грешного в ад кромешный». И мужик запоминает это образное выражение.

На следующий день у архиерея происходит суд. Стороны – мужик и священник – излагают свои позиции. Архиерей готов уж поддержать священника и велеть мужику вернуть коров. Решение архиерея окончательное и обжалованию не подлежит.

Но за миг до оглашения приговора мужик говорит вдруг: «А видал я сегодня ночью, ваше преосвященство, как опускают Иуду грешного в ад кромешный».

После минутного молчания архиерей-судья диаметрально меняет свою позицию и присуждает коров мужику, лишь бы тот не выдал архиерейской тайны. Неправосудное решение окончательно и обжалованию не подлежит.

Потому что в русских сказках все грешны. Все мерзавцы, плуты, воры, убийцы, прелюбодеи. Нету праведников, нету святых, нету моральных авторитетов. А если бы и были, то русская сказка заведомо считает их всего лишь грешниками, умело скрывающими грехи, подобно нашему архиерею, скрывающему блуд за эвфемизмом «опускать Иуду грешного в ад кромешный».