Код Маннергейма

Монахи, выполнившие свою миссию, попросили разрешения следовать вместе с отрядом, и несколько дней я с интересом приглядывался к ним. Горная дорога изобиловала трудными участками, люди и лошади были измучены, и лишь тибетцы, казалось, не ведали усталости, бодро шагая в своих деревянных сандалиях. На биваках они просыпались раньше всех, и утро у них начиналось с очень любопытной гимнастики, скорее напоминавшей некую разновидность борьбы. Затем следовала молитва — они расстилали на земле специальные коврики и, сев по-восточному, принимались бить поклоны, распевно и бесконечно повторяя одну, для них священную фразу: «Ом мани падме хум». Питались монахи отдельно, так как совершенно не употребляли в пищу ничего мясного, но с удовольствием пили яблочный кисель — сухой порошок для его приготовления, изобретенный верненцами, мы вдоволь запасли в гостеприимном городе. Утопающий в зелени садов Верный мне часто вспоминался, и тогда пред моим мысленным взором представало прекрасное женское лицо.

Но ни мысли о далекой Екатерине, ни старательная картографическая работа и метеорологические измерения, которые я с тщательностью производил, не помогали отвлечься от тревожных размышлений о ближайшем будущем экспедиции. Когда в Петербурге генерал Палицын предложил чрезвычайно заинтересовавшее меня задание, речь шла о том, что русский Генштаб стремится ознакомиться с современной обстановкой в Китае, где намечаются реформы. Поэтому я отправился путешествовать в качестве подданного Финляндии, а мой небольшой отряд считался вовсе не военным подразделением, а исследовательской экспедицией. Но полученные письма, а еще более — два неудачных покушения поколебали мою уверенность в том, что нам предстоит заниматься исключительно мирными делами…

Однажды вечером произошла удивительная встреча, поразившая меня, человека, не верящего приметам. На закате, преодолев очередной перевал, мы шли узкой долиной, по краю которой в причудливых изгибах русла шумели воды горной речушки. За одним из бесчисленных поворотов долина внезапно расширилась, и мы оказались на круглом плато, окруженным отвесными скальными стенами. В самом центре огромного, созданного природой круга возвышались два холма, сложенные из валунов. Я приказал спешиться и устроить бивак. Когда кашевар готовил нехитрую походную пищу, в круге света, отбрасываемого пламенем костра, возник человек. Судя по оборванной хламиде, чалме и посоху, это невесть как забредший сюда дервиш — нищий мусульманский монах, собирающий подаяния. Он попросил разрешения присесть у костра и с благодарностью принял предложенную пищу. Закончив есть, он заговорил:

— Я надеюсь, что никто не будет обижен моими словами, Аллах всемогущий видит, что в сердце дервиша Искандера лишь добро. Это историческое место — здесь пролегал путь в Европу туменов Тамерлана. Великий завоеватель приказал поставить в этой долине свой царский шатер. День и ночь и снова день по этой дороге двигалось нескончаемое тюркское войско, и каждый воин бросал камень по эту сторону дороги — так повелел Тамерлан Великий. Так возник этот каменный холм. Спустя годы войско возвращалось в родные степи. И вновь Тамерлан поставил здесь свой чертог, и вновь приказал воинам, проходя мимо, бросать камни, теперь — по другую сторону дороги. — Дервиш указал на каменную груду, которая была значительно меньше первой. — На этот раз, чтобы миновать шатер вождя, войску хватило одного дня, и камней набралось в десятки раз меньше. Таков изначально предначертанный воину путь, и мудрый принимает его без страха, с радостным сердцем.

Речь дервиша произвела на меня сильнейшее впечатление. Я отправился на войну добровольцем и видел немало смертей, привык преодолевать страх за собственную жизнь, но никогда не задумывался о том, что к этому можно относиться спокойно и даже радостно. Я хотел расспросить дервиша поподробнее, но он исчез так же внезапно, как и появился.

Той ночью мне снился удивительный сон: горели тюркские костры в густой темноте южной ночи, и в их отблеске на смуглом лице хромого Тимура грозно сверкали сквозь узкие щели век желтые тигриные глаза. А утром, взглянув в рассветное небо, я увидел неподвижно застывшего, охотившегося беркута, и предчувствие скорой беды кольнуло сердце.

На пятый день пути, миновав очередной перевал, мы начали спуск в широко раскинувшиеся долины предгорий, расчерченные правильными зелеными прямоугольниками полей гаоляна. Вдали у горизонта желтели пески пустыни Такла-Макан, а впереди виднелись сквозь дымку строения Кашгара…