Вот так было написано в письме. И, возвращаясь домой с урока по виолончели, я поняла, где находится блестящая дорога. Сейчас объясню.
На занятия по виолончели я езжу в город, то есть в Гётеборг. В прошлом году моя учительница музыки здесь, в Леруме, сказала, что мне надо «двигаться дальше, развивать свой уникальный талант». С тех пор я езжу на занятия в Гётеборг, где у меня другой педагог – настоящий музыкант.
Хотя на самом деле я не уверена, что обладаю каким- то там уникальным талантом. Просто я очень много играю.
Нормальные люди после школы тусуются с друзьями, переписываются друг с другом, сидят в чате, смотрят видео и всё такое, а я сижу дома и играю на виолончели. Кто угодно стал бы хорошо играть, если бы так много занимался.
Само собой, меня обычно не отпускают на занятия одну, считая, что двадцать километров до Гётеборга – это немало. Особенно после знаменитого Инцидента с интернетом (о котором я по-прежнему не желаю рассказывать!).
Но поскольку мама теперь так много работает, в эту среду она не смогла подвезти меня на занятие. А папе нужно было показаться врачу в больнице, и у него тоже не получилось.
Так что мама составила мне подробные инструкции перед поездкой в Гётеборг. Вот что она написала.
Разумеется, далее шли пункты и на обратную дорогу. (Всё то же самое, только в обратном порядке.)
Мне
Мне
Мне
Но мама слегка перестаралась, составляя это расписание, потому что, возвращаясь домой, я успела на другой трамвай из Валанда, который шел до указанной в списке площади. Так что я приехала на вокзал в 17:42, а мой поезд должен был отправиться в Лерум в 18:10, и у меня появился запас времени.
И я его использовала для того, чтобы подойти к киоску и купить шоколадку – абсолютно вне расписания. Поскольку нужно две руки, чтобы развернуть обертку, я остановилась возле урны рядом с киоском и прислонила виолончель к витрине. Народу было много, кто-то толкнул меня в спину, да так, что я чуть не выронила шоколадку прямо в урну.
«Странно, вот идет человек с таким же чехлом для виолончели, как у меня», – успела подумать я, когда снова подняла глаза. В следующую секунду я увидела наклейку WWF с пандой, которую лично прилепила на футляр, собираясь ехать на оркестровые сборы прошлым летом. Это моя виолончель с каждой секундой удалялась от меня!
– Он украл мою виолончель! – закричала я во весь голос и кинулась следом. Люди оборачивались, изумленно смотрели на меня. Я закричала снова. Еще громче. Я видела, что на человеке, схватившем мою виолончель, черная куртка – но ведь на вокзале сто миллионов черных курток! Я присела, чтобы разглядеть футляр своей виолончели между ног спешащих на электричку людей. И снова заголосила: – Моя виолончель! На помо-о-о-о-ощь!
Боковым зрением я увидела, как ко мне подбегают два парня в черной униформе и желтых жилетах. Охранники. «Ура, – подумала я. – Сейчас мне помогут».
Но, к моему величайшему удивлению, они не побежали за вором, чтобы схватить его и отобрать мою виолончель. Вместо этого мне на плечо легла тяжелая рука.
– Что здесь происходит? – прорычал один из охранников. Он крепко держал меня.
Я была в таком бешенстве, что едва могла говорить. Сердце билось так отчаянно, что мне казалось – оно вот-вот выскочит из груди.
– Моя виолончель! – выдавила я из себя. – Он схватил ее и убежал!
– Твоя виолончель?
У охранника, державшего меня, был такой вид, словно он не очень понимает, что такое виолончель.
– Она… – задыхаясь, проговорила я. – Она пропала. Он украл ее!
– Кто?
– Я не знаю, но… Он украл мою виолончель!