КОД ПРЕДАТЕЛЬСТВА

Встречался он с молоденькой актрисочкой. Которая ему все уши прожужжала, что она девственница. Ну, ничего страшного. Никого из мужчин этот физический недостаток ещё не отпугивал. Отношения у Вильки с его подругой развивались, они уже вовсю целовались голыми. Зборовский говорил, что тогда он думал, что вот-вот не выдержит, от такой любви сдохнет. Однажды, заперши дверь на конспиративной квартире, любовники торопливо кинулись к кровати. Ну, чтобы опять пообниматься, раздеться и поцеловаться. Вилька, чмокнув пару раз свою подругу, сбросил рубашку, потом – всё остальное… И тут произошла заминка. Девушка была ещё одета. Расстёгнута кофточка, без юбки, но – ещё одета. И она вдруг остановилась, замкнулась. Вообще отвернулась к стенке. Буркнула что-то про то, что, мол, ишь – уже разделся. Чуть ли не – смотреть противно!..

Зборовский нарушил распорядок действий. Он поторопился снять свои трусы. Если бы он, как раньше, обцеловал свою девушку с ног до головы, осторожно и незаметно поснимал бы с неё все кофточки, трусики и лифчики. И ещё потом в таком виде опять обцеловал её от мизинчиков рук до мизинчиков ног, то вопрос о том, почему он сам до сих пор в одежде, встал бы сам собой. И, при своём разрешении, не вызвал бы никаких возражений. Этого бы даже никто не заметил…

Так вот. Утративши чувство реальности, решился Анхис Димитриевич быть перед своей возлюбленной до конца откровенным. Ну – до самого конца. И, в очередном письме, до самого конца излил ей свою душу. Со стороны, в том письме не было ничего нового: - Ну, никогда в жизни такого ещё не было, - ах! – какое это, оказывается, счастье, - ну и – пр., пр., пр…

Остаток вечера проходил в любовном томлении. Ночь почти не спал. Ворочался, вставал, ходил по комнате. Пребывал в таком сладостном ожидании. Представлял, как он подсядет утром к компьютеру и получит в ответ…

Подсел.

Получил.

– Чего Вы несёте?.. – было в письме…

Анхис Димитриевич поторопился снять трусы.

А, если рядом находится другой человек, одетый, то зрелище это довольно жалкое…

Мой друг пересказывал эту историю, и вид был у него, как у Мимино, когда он вышел из телефонной будки. Когда ему сказали: «Катись колбаской по Малой Спасской!!!».

Выход из грустной ситуации был один: напиться. Правда, Анхис Димитриевич, по российским понятиям, был человеком непьющим. Пил при случае, или по праздникам не более полутора рюмочек беленькой. Принципам своим не изменял, потому что, по его наблюдениям, когда он превышал указанную норму, ему приходилось потом жаловаться на здоровье.

Но сейчас, как я понимал, Анхису Димитриевичу не только было наплевать на здоровье, но и на саму жизнь. Сбегал я через дорогу к соседке Бибигульке. У неё всегда было. Бедный учитель собрал на стол скромненькую закуску. Стали пить. Как на похоронах, не чокаясь. Ведь у меня тоже было горе. Не каждый день жена уходит из дома насовсем.

Анхис Димитриевич захмелел быстро. Стал всхлипывать. Речь путалась, из обрывков фраз складывалась какая-то пьяная жуть: - Верёвка… Не хочу жить!... Правда, ни одним плохим словом об своей изуверке-обидчице не отзывался. Просто начинал иногда, пытался произнести её имя и застревал на первом слоге, прерывался в рыдания. Я пытался его успокоить, врал: - Анхис Димитриевич, - говорил, - прекратите, сколько у вас ещё таких будет! Хотя мы оба понимали, что, после пятидесяти, вероятность получить такой от судьбы подарок, ещё раз так безбашенно увлечься, практически равна нулю. Ещё пять-десять лет и, по российской статистике, – кефир-сортир-ящик. Его бормотания о верёвке могли быть обыкновенным пьяным бредом, если бы не контекст периодических самоубийств в нашем посёлке. Почти каждый год кто-то самостоятельно сводил свои счёты с жизнью. Верёвка была самым распространённым видом транспорта в мир теней. Но случалось и по-другому. За десять лет моего проживания в селе один мужик ножом вспорол себе живот, другой – облил себя бензином и поджёг, третий – лёг под гусеничный трактор…

Нужно было что-то делать. Как-то исправлять ситуацию. Кто его знает, где находится эта граница, которая отделяет пьяный бред от случившейся потом трагедии? Чтобы заглушить в человеке какую-то психологическую боль, его нужно отвлечь. Испугать, поразить чем-нибудь воображение. Бросить с парашютом, облить ледяной водой. Ударить по голове. Как на железной дороге - перевести стрелки. Ну, чтобы мозги совсем переключились. Чтобы состав со всеми тяжёлыми мыслями покатился в другом направлении, растерял их на кочках и ухабах другой дороги.

Анхис Димитриевич сполз на пол. Он пытался встать, но сил хватило только, чтобы приподняться и упасть грудью на диван, и в такой неудобной позе мой товарищ уснул. Я тронул Анхиса Димитриевича за плечо, пару раз встряхнул. Диалога уже не получалось.

И тогда я решился. Чего уж тут, собственно, терять? А вдруг – поможет? Пусть, хоть одному человеку полегчает…