Код розенкрейцеров

Году эдак в пятьдесят первом в Тихореченске арестовали группу подростков, обчистивших продуктовую палатку, а среди них и Валентина Десантова, уже тогда известного как Валек. Пятнадцатилетний мальчишка не был в числе лидеров, заправляли кодлой ребята постарше, но и в шестерках не числился. Палатка стала просто предлогом, чтобы избавиться от надоевшей всему городу шайки уличной шпаны. Схватить их за руку долго не удавалось, работали ребятишки, несмотря на молодость, чисто, но потом в шайку внедрили стукача, паренька, мечтавшего стать чекистом-разведчиком. Первым заданием юному дзержинцу и стало содействие в ликвидации уличных хулиганов.

Стукач навел шайку на палатку, создав впечатление, что дело выеденного яйца не стоит. Однако тут их и повязали. Валек держался молодцом, друзей не предавал, вину благородно брал на себя. Пока шло следствие, ему стукнуло шестнадцать. Дали голубю трешку, и вот он уже мчит в «столыпине» в места не столь отдаленные.

«Сгубили мальчика за дядю-фраера» – в данном случае за несколько банок тушенки, кульки с чаем и сахаром…

Что поделаешь, закон нарушать не полагается.

В защиту молодого человека стоит добавить, что будь у него папа с мамой, может, ни в какую кодлу он бы и не попал. Однако папа с мамой отправились в далекое путешествие в том же «столыпине» на несколько лет раньше, чем их сынок. И не за уголовные преступления, а за политику.

Валек вместе с сестрой-близняшкой остался на попечении престарелой тетки Аглаи. После более-менее безбедного существования в дом вместе с бедой пришла и нищета. Очень часто детям просто нечего было есть. Да и в школе постоянно тыкали родителями – врагами народа, безродными космополитами. Как бы то ни было, покатился паренек по наклонной и докатился до лагеря. А тут друзей-учителей нашлось побольше, чем в школе… Лафа!

Прибился Валек к стае блатных, на мужичье работящее посматривал снисходительно, на политических с презрением, хотя в душе больше всего мечтал встретить отца.

Довольно скоро Валек попал под покровительство старого вора Михалыча по кличке Ушастый. Несмотря на уничижительное прозвище, подчеркивающее физический недостаток – перпендикулярно приставленные к голове уши, Михалыч ходил в авторитетных. Он тоже был родом из Тихореченска и имел устойчивую репутацию удачливого домушника, а домушник в воровской табели о рангах – человек не последний.

«Держись за меня, корефан, – толковал Ушастый, – откинемся, вместе дело вертеть будем». Валек и держался. Лагерь, где отбывал свой срок Валек, считался тихим. Особых происшествий здесь не случалось, о грандиозной войне между ворами и «суками» знали лишь понаслышке. Да и находился лагерь не на Колыме, а в Пермской (тогда Молотовской) области, не так уж и далеко от Тихореченска. Валек не досидел и половины срока, когда «крякнул Усатый Пахан», как выразился Ушастый. Заговорили об амнистии. Она не заставила себя ждать, и летом пятьдесят третьего года Валек снова был дома. А здесь продолжали бедовать тетка и сестра. Про отца и мать не было ни слуху ни духу. Нельзя сказать, что Валек вновь хотел в тюрьму, но уж так получилось, не от кого помощи ждать, кроме как от братвы. После амнистии город был наводнен такими, как он. Ни специальности, ни чистых документов у него не имелось, и появившийся невесть откуда Ушастый (он освободился позже Валька) без труда нашел себе подручного.

В банде было пять человек: сам Ушастый, Валек, маруха Ушастого Дуська, занимавшаяся сбытом краденого, и двое малолеток – тщедушный Валет, способный пролезть в любую щель, и Гоша, обычно наводивший на хаты и стоявший на стреме.

Схема действий оказалась достаточно простой. Валет влезал в форточку квартиры, хозяев которой не было дома, открывал дверь, впускал Ушастого и Валька. Квартиру очищали в считаные минуты. Иногда открывали двери с помощью отмычки, но всегда работали очень аккуратно и никогда не применяли физического насилия.

– Хуже нет мокрухи, – учил молодежь Ушастый. – И сам грех на душу берешь, и мусоров из себя выводишь.

Раз залезли в хату, хозяин которой спал после ночной смены. От шума он проснулся и вскочил с кровати. Валек достал финку и молча повертел ею перед носом побледневшего мужика. Покинули квартиру, не взяв ничего, а Валет был жестоко избит, поскольку не заметил, что в квартире кто-то есть.

Их долго не могли поймать, хотя милиция знала наверняка, чья это работа. На этот раз Валек получил пять лет. «Парились» они с Ушастым в разных лагерях. Но братва без справок и аттестатов хорошо знает «кто есть кто». Валек привычно примкнул к уголовникам и не бедовал. Весной пятьдесят девятого он во второй раз освободился и вернулся в Тихореченск. К тому времени тетка померла, сестра вышла замуж, и прибиться Вальку было просто некуда. Однако снова в лагерь он не желал попадать ни за какие деньги. В двадцать три года у Валька отсутствовала треть зубов, не хватало двух пальцев на левой руке, отмороженных и наскоро ампутированных лагерным лепилой. К тому же он постоянно задыхался и кашлял.