Код власти

Данила устало опустился на землю, привалившись спиной к поваленному дереву; штурмовая винтовка тяжело шлепнулась рядом. Все, привал! Два часа, между прочим, отмахал на одном дыхании, и это после неслабого сотрясения мозга да через лесной бурелом! Нет, спасибо, конечно, современной фармакологии, но… Сержант сделал из фляги несколько жадных глотков. После оной фармакологии всегда отчего-то жуткий сушняк, будто полночи водку с мужиками потребляли. Не зацикливаясь на воспоминаниях о погибших товарищах, Баков зло вытряхнул на землю ранец, один за другим вскрывая контейнеры с боекомплектом и распихивая содержимое по кармашкам разгрузочного жилета. Влезло почти все, а остаток он вместе с пищевыми рационами – есть совершенно не хотелось – закинул обратно. Еще раз осмотрел штурмвинтовку: если не считать разбитых прицелов, и электронного, и активного коллиматорного, оружие вовсе не пострадало. Хорошее все-таки оружие: два спаренных магазина на семьдесят патронов каждый, восемь двадцатимиллиметровых гранат в интегрированном в корпус подствольнике, эргономичный приклад с компенсатором отдачи, встроенный прибор бесшумной и беспламенной стрельбы, процентов на семьдесят гасящий звук выстрела и полностью подавляющий вспышку. Несмотря на солидный полувековой возраст, «пятьдесят седьмая» по-прежнему оставалась грозным оружием. По крайней мере в умелых руках.

Коротко хэкнув, старший сержант рывком поднялся на ноги. Время. Как бы то ни было, он все еще в боевом выбросе. И он все еще жив. Жив, несмотря на все старания местной ПВО и собственную аптечку, напичкавшую его стимуляторами и прочей фармацевтической гадостью. И значит, его пока рановато списывать в разряд безвозвратных потерь.

А в голове речитативом звучали строки все того же древнего поэта:

Дым как дым. Бой как бой.
Молодым останется молодой.
Молодой останется молодым,
Пережившим бой, перешедшим дым.
Молодым останется молодой.
Ночью дым потянется в Млечный рой…

12 Лидка

Лидка опустила голову и зарыдала. В голос, не боясь, что ее обнаружат. Обнаружат – ну и пусть, все кончено, Романа больше нет, а она так и не успела ничего ему сказать, гордыню свою проявляла, дура: «Девушка не должна первая признаваться мужчине в любви!» А надо было признаться, а потом уж гордость проявлять, делая вид, что по фигу, отвечает он взаимностью или нет. Так нет же, куда там, она только и делала, что доставала парня бесконечными шпильками и подколами! Что мешало ей сказать о своих чувствах, что? Идиотка, какая же она идиотка! Лидка до боли закусила зубами ладонь и закрыла глаза.

Из кустов раздался стон. Совсем слабый, едва различимый, на самом пределе слышимости. Бачинина замерла: показалось или на самом деле? Но стон повторился, на сей раз прозвучав немного громче. Девушка в три приема поднялась на ноги и медленно поковыляла к кустам. Все тело болело, словно избитое палками, особенно сильно ломило надорванную перегрузками и ударом о землю спину – последствия экстренного катапультирования так просто не проходят, недаром в учебке его изучают только теоретически, без «полигонной» отработки навыка. Поскольку процентах в двадцати после сей экстремальной процедуры пилоты больше уже никогда не возвращаются в строй.

Стонал Патрик О’Нил – молоденький рыжий парень, страшно гордившийся своими «стопроцентными ирландскими, еще от земных предков» корнями. Лидка пару раз гоняла парнишку в качестве инструктора, пару раз летала его ведущим и испытывала к нему почти материнские чувства. С учетом того, что она была старше всего года на три, выглядело это довольно странно, но война есть война, а ускоренный выпуск – тем более. Кажется, его родная планета называлась Голуэй и располагалась в первом поясе дальности. Или носила какое-то другое, но весьма похожее название, в честь древнего ирландского города, что ли? У Лидки с географией всегда было плоховато, тем более с географией земной: выучив домашнее задание и благополучно ответив на вопросы, она тут же забывала прочитанное.