Кода

Итак, Дэвис поплыл дальше с Иваром, оставив меня. Дэвису было все равно, доберутся они до предполагаемой башни посреди предполагаемого моря на северном полюсе или нет. Он надеялся — жаждал — отыскать где-то севернее сына той девственницы и пасть ниц к его ногам. А ребенку, если тот существовал в реальности, должно сейчас быть около тридцати лет. Но он, разумеется, и не рождался.

Прошло семь лет с того дня, как уплыли Ивар и его товарищи. За эти годы я встретил десятки групп людей, направлявшихся на север штурмовать башню. Они задавали вопросы и искали правду, которую я им охотно открывал. Один из таких путников утверждал, что он араб, но некоторые из его товарищей проговорились, и я узнал, что на самом деле он англичанин, живший в девятнадцатом столетии. Мой современник, более или менее. Его звали Б"ртон. Замечательный человек, хорошо известный в свое время, автор многочисленных книг, говоривший на многих языках, прекрасный фехтовальщик и знаменитый исследователь Африки и других мест. Его спутники рассказали, что он случайно очнулся в предвоскресительной камере, созданной таинственными существами, сделавшими эту планету. Им пришлось вновь его усыпить, но с тех пор он встречался с ними, и теперь они разыскивают его — не знаю, с какой целью. Подозреваю, что этот рассказ — одна из множества небылиц, циркулирующих в Мире Реки.

Если кому-то и по силам пробраться в башню, преодолев множество почти непреодолимых препятствий, и схватить за глотку ее хозяев, то Б"ртон как раз подходящий человек. По крайней мере, такое у меня создалось впечатление. Но он тоже отправился вверх по реке, и больше я о нем ничего не слышал. Его экспедиция была далеко не последней.

Все эти семь лет я был учеником Рабийи, арабки, жившей с 717 по 801 год новой эры. Она родилась в Басре, в городе у реки Шатт-эль-Араб, начинающейся ниже места слияния Тигра и Евфрата. В этом районе древней Месопотамии зародилась цивилизация шумеров, которых сменили аккадцы, вавилонцы, ассирийцы и многие другие, уже покрытые пылью веков. Басра находится неподалеку от Багдада — как мне сказали люди из двадцатого столетия, Багдад был столицей мусульманской страны под названием Ирак.

В свое время и позднее Рабийя была известным во всем мусульманском миру суфием. Суфиями называли мусульманских мистиков, чей нетрадиционный подход к религии часто служил причиной преследования ортодоксов. Это меня не удивило. Везде на Земле ортодоксы ненавидели неортодоксов, и здесь в этом смысле тоже ничего не изменилось. Не было ничего странного и в том, что после смерти суфии часто становились святыми в глазах ортодоксов — ведь они больше не представляли опасности.

Рабийя говорила мне, что долгой время были и иудейские и христианские суфии — правда, немногочисленные, — и мусульманские суфии принимали их как равных. Суфием мог стать любой, верящий в Бога, атеисты могли не беспокоиться. Но чтобы стать суфием, нужно было соответствовать и другим требованиям, причем весьма жестким. К тому же, в отличие от ортодоксов, суфии-мусульмане верили в изначальное равенство мужчин и женщин, что для ортодоксов было совершенно неприемлемо.

Многие мои друзья, жившие в Париже конца девятнадцатого и начала двадцатого столетия (Аполлинер, Руссо, Сати и многие другие, почти все живые легенды — великие поэты, писатели и художники, отрывавшиеся от ортодоксальности в будущее — где они сейчас?), скривились бы или презрительно рассмеялись, узнав, что я стремлюсь стать суфием. Иногда я и сам подсмеиваюсь над собой. Кто имеет на это большее право?

Рабийя сказала, что шагала по Пути все выше и выше, пока не испытала нечто близкое к экстазу, узрев славу Господню. Такого могу достичь и я. Она готова быть моим учителем, но ничего не гарантирует, потому что лишь я сам, собственными усилиями смогу добиться того, чего добилась она. Такое удавалось и другим, хотя очень немногим. А потом она добавила, что все мои усилия могут оказаться тщетными. Бог сам выбирает тех, кто сможет познать Путь, Истину. И если я не окажусь среди избранных — увы… Ничего не поделаешь. Почему я, Альфред Жарри, когда-то называвший себя доктором Фостроллом, поливавший насмешками лицемеров, обывателей, ортодоксов и самодовольных слепцов, эксплуататор и преследователь других, мертвых душой и упрямых последователей любой веры… почему я сейчас ищу Бога и желаю трудиться, как никогда не трудился в жизни, лишь бы стать его рабом, не говоря уже о том, чтобы стать рабом Рабийи? Почему я так поступаю?

Тому есть множество объяснений, в основном психологических. Но психология ничего не объясняет удовлетворительно.