Кодекс

— Это объясняет дело не больше чем на тридцать процентов. — Майк. Неужели вы не пронимаете, что все кончено?

Графф удивленно поднял глаза:

— Вы о чем? Мы выкарабкаемся. Получим фармакопею, и все пойдет как по маслу.

Скиба почувствовал, как при упоминании о кодексе в его жилах застыла кровь.

— Наших проблем не решит даже фармакопея.

— Почему? Я чего-то не знаю? Что-то переменилось? Управляющий покачал головой. Какая теперь разница?

— Льюис, такое пораженчество на вас не похоже. Куда подевалась ваша знаменитая боевитость?

Скиба устал. Невероятно устал. Он понимал, что спор бесполезен. Все кончено. Разговаривать больше не имело смысла. Оставалось ждать конца. Они были бессильны.

— Когда мы объявим о фармакопее, акции «Лэмпа» подскочат выше некуда, — продолжал Графф. — Ничто так не способствует успеху, как успех. Акционеры нас простят, и этот Дадли Законник, председатель Комиссии по ценным бумагам и биржевым операциям, наконец прикусит язык. Вот почему меня так беспокоят возможные обвинения в инсайдерских операциях. Стоит одному проболтаться о фармакопее, другой шепнет по секрету теще, та позвонит в Дубьюк[41], и пошло-поехало: обвинение готово. Это все равно что уклонение от налогов, которым готовы пригвоздить всех и каждого. Вы же помните, что приключилось с Мартой…

— Майк! — Что?

— Заткнитесь, пожалуйста.

Скиба погасил свет, выключил телефоны и ждал, когда наступит темнота. На столе стояли три предмета: флакон с пилюлями, бутылка «Макаллана» шестидесятилетней выдержки и невысокий стакан.

Настало время отправляться в дальнее плавание.

56

На следующий день они покинули заброшенную стоянку тара и вступили в предгорья Серро-Асуль. Тропато шла ровно, то поднималась, пересекала лес, луга и заросшие сорняками поля под паром. Время от времени попадались спрятанные в джунглях разрушенные хижины под крышами из пальмовых листьев.

Отряд вошел в густой, прохладный лес. Теперь Бораби встал впереди, отказавшись от обычного неслышного шага. Шумел, громко пел, без толку размахивал мачете и часто останавливался отдохнуть. Хотя Тому казалось, что это скорее не отдых, а рекогносцировка. Что-то явно беспокоило индейца.

Они вышли на поляну, и Бораби дал знак остановиться.

— Полдник! — громко объявил он и, разворачивая листья с припасами, принялся распевать во все горло.

— Мы ели два часа назад, — возразил Вернон.

— Будем есть снова! — отрезал индеец. Том заметил, что, сняв с плеча лук, он положил его вместе со стрелами довольно далеко от себя.

Сэлли села рядом с Томом.

— Что-то явно назревает.

Бораби собрал у всех рюкзаки и положил рядом со своими луком и стрелами на дальнем конце поляны. Затем подошел к Сэлли, обнял за плечи и тихо прошептал:

— Дай мне ружье.

Девушка сняла с плеча винтовку. А индеец тем временем взял у всех мачете.

— Что происходит? — спросил Вернон.

— Ничего, ничего, отдыхаем! — Бораби достал сушеные бананы. — Проголодались, братья? Ешьте, очень вкусно.

— Мне они не нравятся, — отвернулся Филипп.

А Вернон, так и не ощутивший нараставшего напряжения, накинулся на еду.

— Бесподобно! — восхищался он. — Я согласен каждый день устраивать себе второй полдник.

— Прекрасно! Два полдника! Отличная идея! — громко рассмеялся Бораби.

В этот момент все и произошло. Никто не услышал ни звука и не уловил ни малейшего движения, но Том внезапно понял, что они в ловушке. Им в грудь смотрели сотни каменных наконечников стрел, тетивы на луках были натянуты до предела. Казалось, джунгли незримо отхлынули и обнажили людей, словно камни во время отлива.

Вернон, вскрикнув, упал на землю. Его тут же окружили ощетинившиеся стрелами суровые люди, луки были нацелены в грудь и в шею.

— Не двигайся! — поспешно предупредил Бораби. И быстро заговорил с нападавшими.

Постепенно тетивы ослабели, и незнакомцы отступили назад. Бораби продолжал говорить, хотя не столь торопливо и без прежнего жара, но все так же напористо. Наконец люди сделали еще шаг назад и вовсе опустили луки.

— Теперь можете двигаться, — разрешил Бораби. — Вставайте. Только не улыбайтесь. Не протягивайте рук. Смотрите в глаза, но не улыбайтесь.

Американцы повиновались.

— Разбирайте рюкзаки, оружие, ножи. Делайте сердитые лица, не показывайте, что боитесь. Стоит вам улыбнуться, и вы покойники.

Все добросовестно следовали его указаниям. Когда Том подобрал мачете, всколыхнулся лес луков, но он засунул тесак за пояс, и оружие вновь опустилось. Том, исправно повинуясь тому, что сказал индеец, окинул воинов злобным взглядом, и те, в свою очередь, посмотрели на него так сердито, что у него чуть не подкосились колени.

Бораби говорил тихо, но зло. Он обращался к человеку, который был выше остальных. Из-под колец на его мускулистой руке торчали блестящие перья; на шее был повязан шнурок, на котором вместо украшений болтались продукты западных высоких технологий: компакт-диск с рекламой бесплатных услуг компании, калькулятор с просверленной дыркой и наборный диск от старого телефонного аппарата.

Индеец посмотрел на Тома, сделал шаг вперед и замер.

— Брат, шагни навстречу и скажи сердитым голосом, что он должен извиниться.