Кодекс Алеппо

Ибрагим Эффенди был типичным представителем алеппского еврейства. Когда-то он занимал важную должность в мэрии, и на втором этаже дома возле базара Кхан-аль-Джумрук помещалась его посредническая фирма. Титул, с которым к нему обращались – эффенди, сохранился еще с турецких времен. Он носил жилет с карманными часами на цепочке и восседал за большим письменным столом с золотым ножом для резки бумаги. В углу его кабинета стоял телефон, по которому он вел деловые переговоры с алеппскими евреями в диаспоре, зародившейся за десятки лет до известного нам погрома, когда сыны общины стали покидать экономически отсталый Ближний Восток ради лучшей жизни на Западе. Ибрагим Эффенди вел дела с родственниками и другими эмигрантами из Алеппо, торговал хлопком и текстилем на биржах в Манчестере, Нью-Йорке, Сан-Пауло, Буэнос-Айресе и Токио. Дело было поставлено так, что родственник в Милане разузнавал, что носят итальянские модницы, и посылал образцы в Алеппо, где другой родственник, все еще проживавший в родном городе (в данном случае Ибрагим Эффенди) организовывал покупку хлопка и переправку его на Восток, родственнику в Калькутте, где из него изготавливали ткани и посылали для продажи другому родственнику на Запад, в Манчестер. Ибрагим Эффенди, который сам не коснулся и лоскута ткани, получал проценты. Сейчас контора Эффенди почти всегда пустовала, так как евреям запрещалось свободно передвигаться по стране или вести дела с другими странами. Крупные бизнесмены былых времен типа Ибрагима Эффенди с его карманными часами на цепочке и старомодными османскими манерами уехали или прозябали без дела.

Евреи Алеппо исчезали один за другим, парами или маленькими группами, подкупом или обманом прокладывали себе дорогу через границу. К середине пятидесятых годов там осталось примерно две тысячи евреев, из которых треть были забитые, запуганные бедняки. Они жили в условиях отвратительной правительственной пропаганды, в страхе перед толпой, принуждаемые ко все более унизительным контактам с тайной полицией, махабаратом, штаб-квартира которой располагалась в роскошном особняке сбежавшей еврейской семьи. Евреи живут «если не в атмосфере террора, так уж точно в бесконечном страхе перед сирийской службой безопасности», – писал в 1957 году один из очевидцев. Оборачиваясь назад, мы можем сказать, что это были последние годы существования общины, но тогда не все было ясно до конца. Тот факт, что образование еврейского государства непременно означает конец еврейских общин в странах ислама, еще не казался непреложным. Понадобилось несколько лет, чтобы это стало очевидным. В ту осень 1957 года, когда евреи осознали, что конец близок, оставшиеся в Алеппо раввины совершили нечто неслыханное.

И тут рассказ во второй раз возвращается к торговцу сырами Мураду Фахаму, тому, что в утро погрома оказался на улице Старого города, а значительно позже вспоминал, что именно он спас «Корону», унеся ее из синагоги. В 1957 году Фахаму было около пятидесяти. Отца он потерял в детстве и еще подростком взял на себя ведение семейного бизнеса по продаже сыров. Как он рассказывал позже, в годы после алеппского погрома он помогал раздавать еврейским беднякам денежные пожертвования из Соединенных Штатов, а также тайно переправлять евреев в Израиль. В середине пятидесятых в наказание за деятельность в пользу еврейской общины сирийская тайная полиция бросила торговца сырами в печально известную тюрьму Аль-Мезе, где подвергала его пыткам. (Аль-Мезе еще с полвека пользовалась печальной славой, пока власти ее не закрыли в 2000 году.) «Тюремщики прижигали мне кожу горящими сигаретами и вставляли в рот зажженные спички, пока все там не начинало гореть», – говорил Фахам в устном свидетельском показании, которое было записано в 1970 году. Он говорил палачам, что недавно перенес операцию, а они, уточнив, какую именно, стали бить по этому месту. Из-за новых истязаний он почти ослеп на один глаз. Воспоминания Фахама очень драматичны; все детали тех событий проверить невозможно, но, судя по всему, в его рассказах есть доля правды, и потому их стоит здесь привести.

С течением времени кое-кому из алеппских евреев удалось обзавестись заграничными паспортами, обеспечивающими им некоторую защиту. У Фахама появился иранский паспорт, который, возможно, и спас его от еще более жестокого обращения. Тайная полиция его освободила («он был совершенно сломлен», как сказал мне его сын) и затем выслала с семьей в Турцию, разрешив взять с собой лишь матрасы и кое-какие пожитки. Фахам переехал в Иран, где выхлопотал себе разрешение вернуться домой, хотя бы для того, чтобы продать имущество и собрать деньги с должников. Осенью 1957 сирийцы разрешили ему приехать на короткое время, чтобы забрать вещи и покинуть страну навсегда.