Кодекс Алеры. Том 1

Ее снова пробрал озноб. Она еще раз обдумала ситуацию — все сходилось. До ужаса типично для Фиделиаса. Он предпочитал простые подходы, прямолинейные решения. Не усложняй ложь, всегда говорил он, не усложняй планов. Держи их открытыми для совершенствования и полагайся не столько на план, сколько на свои глаза, свою голову.

Слух о том, что в долине курсор, распространится среди стедгольдеров со скоростью лесного пожара в засуху. С таким же успехом она могла бы нарисовать кружок у себя над сердцем и ждать, пока в него вонзится стрела. По спине бегали мурашки. Уж теперь-то он ее убьет. Фиделиас дал ей шанс, и она заставила его пожалеть об этом. Второй такой ошибки он себе не позволит. Ее учитель убьет ее не колеблясь, если она снова окажется на его пути.

— Для чего я здесь и оказалась, — пробормотала она вслух. Ее снова начала бить дрожь.

Как ни пыталась она убедить себя, что на решения ее влияет страх, она все равно ощущала его — он сжимал желудок, липкими, холодными паучьими лапами бегал по спине. Она не может позволить себе открыто заявить о своем статусе — это подставило бы ее под удар Фиделиаса. Поступить так — все равно что пригласить собственную смерть, скорую и верную. Ей необходимо действовать скрытно и как можно дольше. Беглая рабыня возбудит здесь, в глухом пограничье, куда меньше подозрений, чем специальный эмиссар Короны, предупреждающий о возможном вторжении. Она не может позволить себе открыться до тех пор, пока не узнает, кому может доверять, кто снабдит ее информацией для дальнейших осознанных действий. Поступи она иначе — расплатой будет не только ее смерть, но и, возможно, катастрофа для всей долины.

Не прекращая своих невеселых размышлений, она снова посмотрела на мальчика. Он не обязан был помогать ей вчера вечером, но помог. Даже если у него и плохо со здравым смыслом и умением держаться подальше от опасностей, отваги ему не занимать, и ей ничего не оставалось, как радоваться этому. И еще: это много говорило и о нем, и о тех, кто его вырастил. Во сне, в бреду он говорил не с матерью или с отцом, но с теткой… кажется, ее звали Исана. Сирота?

Амара призадумалась, но тут в животе у нее забурчало. Она встала и прошлась вокруг бассейна, обследуя внутренний садик. Как и ожидала, она обнаружила здесь несколько плодовых деревьев. Гай никогда не ограничивался единственным результатом, если имел возможность получить сразу несколько. Соорудив этот мавзолей для своего убитого сына, он воздал почести памяти принцепса, наглядно продемонстрировал верховным лордам силы, находящиеся в его распоряжении, а заодно обеспечил неплохое убежище на всякий случай — себе и своим агентам.

Она сорвала с дерева плод и принялась за еду, оглядываясь по сторонам. Потом подошла к статуям. Оружие и щиты на них были самые настоящие. Мечи королевской гвардии, короткие, тяжелые, предназначенные для ближнего боя, — такие разят наповал с одного удара. Она вынула один из ножен и потрогала лезвие. Заточка была безупречной. Она осторожно задвинула его обратно в ножны. Пища, кров, оружие… Ах ты, старый лис-параноик, подумала она; впрочем, сейчас ее это только радовало.

Руку кольнуло, когда она ставила меч на место, и она покосилась на грязную повязку. Ножом она нарезала из снятой юбки новые повязки и высушила их у огня. Потом осторожно срезала старую, промыла рану чистой водой и перевязала заново. Что-то еще беспокоило ее, но она решительно отогнала это прочь: дело в первую очередь.

Теперь Амара двигалась быстро и решительно, стараясь не разбудить мирно спавшего паренька. Она собрала еще фруктов на один из щитов, использовав его в качестве подноса, и положила поближе к нему. Она выстирала их одежду в бассейне и развесила ее на ветках сушиться у огня. Она вызвала усталого Цирруса и приказала ему охранять мавзолей и предупреждать ее о чьем-либо приближении. После этого она нашла плоский камень и принялась точить о него свой нож.

Вот тут-то слезы и застали ее врасплох. Воспоминания о годах учебы, о разговорах, о жизни, проведенной рядом с человеком, который был ее учителем, сразу всплыли в ее голове, вытеснив все остальное. По-своему она любила его, любила свою опасную работу, жизнь, которой себя посвятила. Он знал, как важно для Амары звание курсора. Он понимал это и делал все, чтобы помочь ей в учебе, помочь закончить Академию.

Делал все, только правды не говорил. По щекам Амары катились слезы, и она не пыталась их сдержать. Ей было больно даже думать о том, что он вступил в заговор против королевства, что изменой своей поставил под удар все, чего она так стремилась достичь, что она клялась защищать. Он объявил свою жизнь курсора лишенной смысла — а значит, и ее тоже. Однако поступки его — не слова, но именно поступки — говорили, что все это чудовищная ложь.