Кодекс арафской дуэли

Кабина неспешно двигалась вверх по сплошной шахте, облицованной розовым мрамором, и поднялась, по прикидкам Монтейна, как минимум этажа на четыре, прежде чем показался проем, куда можно было выйти. Однако Монтейн выходить не стал – это был проем оконницы. В принципе, человек через него смог бы пройти, но делать там было нечего – разве что выйти прогуляться по крыше. Хорошая была мысль, но юноша отложил ее на потом. И хотя подъемник немного пугал его, напоминая о мышеловке, – никуда ведь не денешься, если кабинка застрянет, – Монтейн решил ехать на нем до самого верха. В этой мышеловке был очень вкусный сыр.

Набирая высоту, кабинка миновала еще несколько окон. Стало ясно, что подъемник везет Монтейна на верхушку самой высокой башни. Ближе к концу маршрута стали слышны звуки механизма: достигнув самой верхней точки, кабинка смещалась в сторону, перед тем как начать опускаться в другую шахту. Раздавались какие-то щелчки, и Монтейн, поглядывая наверх, на механизмы, чуть не пропустил момент выхода из кабинки на смотровую площадку башни.

Так высоко Монтейн в жизни не бывал, но высота его не пугала, хотя от возможного падения его защищало лишь весьма невысокое и хлипкое на вид ажурное ограждение. Он сел, оперевшись спиной о стену, и уставился перед собой, не особо интересуясь видами окрестностей. Вообще-то эти окрестности были видны ему довольно хорошо: и канал, по которому плыли в обе стороны баржи, и городок неподалеку, и сады с огородами вокруг. Но все это было совершенно неважно. Важен был только замок – а также то, что Монтейн сейчас прислонялся спиной к его стене.

Если трезво поразмыслить, то на такой высоте, к тому же вечером, когда тени удлинились донельзя, в это время года должно бы быть довольно прохладно, тем более что по деревьям внизу было заметно, что дует ветер – достаточно сильный, чтобы шевелить их кроны. А вот наверху ветра не было. Монтейна, впрочем, это не удивляло, как не удивляло и то, что камень под ним на ощупь теплый – осенним-то вечером…

Он сидел, погрузившись в грезы о прекрасном замке, и, хотя в голове было пусто-пусто, он улыбался, пел какие-то песни, смеялся и даже плакал. Это были слезы счастья. Он был счастлив, как полный болван, – хотя с какой это причины Монтейну можно было считать себя счастливым? Еще сегодня днем он полагал, что жизнь кончена. Сейчас он знал, что жизнь прекрасна. Потому что у него есть замок.

Какое-то время спустя он увидел яркое сияние слева от себя и уставился туда в полнейшем потрясении, потому что в той стороне из-за горизонта показался край солнца. Он повернул голову направо, где ожидал увидеть закатное солнце (оно же только что было там!), но увидел только уходящую тьму. Ночь прошла, а он не заметил. Спал? Нет, вряд ли. Просто пребывал в забытьи. Он вспомнил, что видел звезды над головой, но ночная тьма как-то не отложилась в сознании.

Монтейн нервно хихикнул и поднялся на ноги. Сторож, наверное, его обыскался. Или не обыскался, просто-напросто забыв о существовании одинокого посетителя. В любом случае Монтейн в этом замке неприлично загостился, и следовало подаваться к выходу. Но только не торопясь. Торопиться не было смысла.

Он ступил в идущую вниз кабинку лифта и какое-то время с сожалением смотрел вверх, пока дверной проем не исчез из виду. Тогда он стал с любопытством глядеть в проползающие мимо окна. Впрочем, ничего особенно интересного не было видно: макушки парковых деревьев, немного крыш… и все же Монтейн смотрел зачем-то в окна, надеясь невесть что увидеть.

Одно из окон совершенно неожиданно оказалось вовсе не окном, а выходом в коридор. Вероятно, башня плавно перешла в дом, а Монтейн, замечтавшись, этого не заметил. Он проводил этот проем слегка настороженным взглядом и приготовился выйти в следующий. И вышел. Перед ним гостеприимно открылся ряд богато обставленных комнат, и Монтейн, позабывший о том, что пора бы уже покинуть замок, пошел вперед, глазея по сторонам.