Кодекс бесчестия. Неженский роман

Затевать такой разговор было жестоко. Жестоко по отношению к девочке, не успевшей познать ту жизнь. И не факт, что ей нужно ее познать, ей выпало и так слишком много. Да, его злит, что она не может его понять. Но он же приехал не за пониманием.

– Маша, ты все сказала?

– Я могла ничего и не говорить. Мне все понятно. Но вы же сами хотели встретиться.

– Знаешь, Маша… Я сейчас ничего не стану тебе говорить. Только повторю, что… что все это неправда. Ты обдумай, пожалуйста, мои слова, а мы встретимся с тобой завтра. Мне сейчас тяжело продолжать.

– Завтра?

Александрову показалось, что в этом вопросе прозвучала не неприязнь, а что-то похожее на надежду. Машка, это же его Машка! Она не хочет верить, что он подлец.

– Завтра. Давай встретимся тут же. Тоже часов в пять. Я остыну, ты остынешь.

– Для вас – что, все это так важно?

– И для меня, и для тебя. Для меня важно не только, чтобы ты поверила мне. Гораздо важнее, чтобы ты и твой муж с самого начала строили вашу общую жизнь на правде. И не менее важно, чтобы у тебя никогда не было чувства вины перед мужем. А оно у тебя есть. Но об этом мы завтра поговорим.

Все следующее утро Александров бродил по городу. Он не был уверен, что Маша придет в Dorchester. Нет, должна прийти. В ее голосе была надежда. Ему же понятно, что именно мучает Машку. Он же не зря прилетел. Кто, кроме него, может ей помочь.

Александров стоял перед Dorchester, поглядывая на часы. Дождь только что кончился, холодный ветер гнал по небу сентябрьские облака. Парк через дорогу подернулся желтизной, но еще дышал летом. Он увидел, как по Park Lane бежит Маша. Она торопилась к нему.

– Машка! Пришла! Пойдем скорее, холодно. Ты что в такой легкой курточке?

– Мне не холодно, – сердито буркнула Маша, но Александров уже видел, что это напускное.

Они сели в лобби, Александров заказал чай. Маша снова заявила, что есть не хочет. Александров точно знал, что сказать дочери.

– Маш, давай начистоту. Что тебя больше всего мучает? Ты же пришла – и вчера, и сегодня – вовсе не только для того, чтобы сказать, что считаешь меня подлецом.

– Вы не понимаете, что меня больше всего мучает? Что я – дочь убийцы. Убийцы отца моего мужа.

– Вот именно! Это я понимал с того самого дня, когда узнал об аресте Чернявина. И именно поэтому прилетел.

– Можно подумать, вы можете тут помочь. Этого уже не изменить. Я – дочь убийцы. Наши с Павлом дети… Один дед убил другого… Как с этим жить, Константин Алексеевич?

В этом была прежняя Маша, ее доверие, ее отчаяние и оторопь перед жизнью, которой она совсем не знала. Да что там, она не знала даже, кто ее отец.

– Маша… ты… Твой отец – не убийца. Я до вчерашнего дня… нет, до этой самой минуты не знал, скажу ли тебе…

Маша подняла на него глаза. Что выражал этот взгляд – сказать было невозможно. Александров смотрел на свою дочь.

– Маша… Твой отец – я. Ты моя дочь.

Маша сглотнула, у нее дернулся угол губы.

– Вы… Вы – мой отец?

Она перевела глаза на чашку, машинально отпила чаю. Долго смотрела, как снуют официанты по нарядному вестибюлю, украшенному коврами, золотом, нелепой вычурной мебелью, многоэтажными подносами на столах с сэндвичами и пышками. Снова отпила чаю. Отломила кусок пышки. Поднесла ко рту, положила обратно на тарелку. Александров молчал.

– Самое ужасное, что я не знаю, верить вам или нет…

– Спроси у мамы. Маме ты еще веришь?

– Мама… – Маша вздохнула, Александрову показалось, что она всхлипнула. – Мама сама, по-моему, перестала многое понимать. Это она вам сказала или вы знали еще тогда… Ну, когда вы и мама… Или это она сказала вам только недавно?

– Ровно два года назад, когда мы встретились снова. Когда она попросила меня помочь вывезти тебя и Таню сюда.

– Вы из-за этого решили ей помочь? Из-за… Не из-за мамы, а… Вы хотели, чтобы я…

– Маш, не спеши говорить глупости. Не надо спрашивать меня, вывез ли я маму и вас с Таней, потому что хотел избавиться от нее, от тебя, от чувства вины перед… Я даже не знаю, перед кем. Это все штампы.

– Вы тогда только узнали, что я – ваша дочь? А все семнадцать лет до этого даже и не подозревали – так, что ли?

– Даже мысли такой не было. Как Лида могла мне не сказать, что беременна? Это же дико, согласись? Я не знаю, не знаю до сих пор, как к этому относиться. Но Лида есть Лида.

– То есть мама во всем виновата…

Маша снова уставилась в стол. Снова замолчала. Александров ждал.

– Это мама ушла от вас, или вы ее бросили? – не поднимая на него глаз, спросила Маша.

– Пусть мама сама тебе расскажет, как это было. Лучше ты узнаешь ее правду.

– Значит, вы…

Маша заплакала. Александров молчал. Маша вытерла слезы, вздохнула и снова принялась разглядывать вестибюль.