Кодекс Хранителя (СИ)

Октопус тяжело смотрел на предателя, отчётливо понимая, к чему все ведет. Руки за его спиной покрылись черной дымкой, которую тут же впитали в себя энергопоглощающие наручники. Ананьев в другом конце зала, наоборот, был предельно сосредоточен, холодный разум пытался вычислить уровень ритуала и его цель. Пальцами же прощупывал свои наручники, пытаясь определить их механизм.

Девушку привели спустя минуту. Раздели и велели стоять в центре послушно.

Велена дрожала, как осиновый лист. Но, к удивлению, водой не растекалась, как обычно. Взгляд нервно блуждал по залу, раз за разом наталкиваясь то на Хранителя, то на Раздорца.

— Ну так что Анонис решил? — Словно издеваясь, обернулся к нему Первый репетитор, взгляд его был насмешлив.

— Не трогай ребёнка, — тихо попросил Ананьев в ответ. Звездунов нервно дернулся.

— Так никто и не трогает, — Репетитор оглянулся на студентку. — Не обижаем ведь?

Девушка испуганно замотала головой. Репетитор усмехнулся и кивнул стоящему за ее спиной жрецу. Он зажал девушке рот, а в следующий миг ее тонкую шею прочертила алая прорезь. Ананьев шумно выдохнул, смотря в удивленные, полные немой боли глаза. Ее скрутили, держа в полусогнутом состоянии и собирая в кубок алую жидкость: обычную, пахнущую металлом и жизнью.

— Сильных наяд не так просто найти, — прокомментировал произошедшее Репетитор и осторожно поставил недостающий кубок к остальным пяти. Кровь тем временем продолжала течь из ее шеи, растекаясь во все стороны по мелким светящимся желобкам массивной выдолбленной под ногами печати.

Звездунов зажмурился, плечи его начали трястись, словно он сейчас расплачется. Но зная этого Хранителя, Ананьев подозревал, что его истерика закончится кое-чем иным.

Спектакль был не для Раздоца, привыкшего и к крови и к смерти. Спектакль был для Звездунова, и сейчас этот чистоплюй сделай все то, чего делать вовсе не стоило. Словно в подтверждение его догадки, тело Хранителя начало меняться, деформируясь до неузнаваемости.

А тем временем песнь меняла тональность, врезалась в сознание своей неизбежностью и нечеловечностью.

Шар над головами чернел, искрясь изнутри сине-зелеными всполохами.

С кубков сняли стазис, а тело унесли.

Все подготовления были завершены.

Ритуал начинался…

Глава 62

Ррухи тяжело открыла глаза, с отстранением глядя на толстые корни, сплетенные над головой. Они чернели на фоне лёгкого голубого сияния, скрывая часть беззвездного неба. Староста сидел рядом, упёршись спиной в мощный ствол дерева. Глаза были прикрыты, руки свободно лежали на тяжело вздымающемся животе. Губы были плотно сжаты, словно он терпел боль. На скуле красовался глубокий порез, кровь блестела на нем и все ещё сочилась. Всегда белоснежная и выглаженная форменная рубашка побурела. Штаны выглядели не лучше, а обувь была безжалостно изгваздана в болоте.

В их странное убежище задувал ветер, неся с собой отчётливый запах крови и горелой плоти. Заметив ее пробуждение, юноша лишь слабо кивнул и вновь отвёл глаза в сторону щели меж корней. На что он смотрел — Ррухи не знала, но двигаться сейчас не имела никакого желания. Вместо этого она просто сверлила взглядом простирающиеся над головой корни и думала, вспоминая произошедшее.

Кажется, она убивала. И, вроде, ей это даже нравилось. Сейчас же мысль об этом навевала странную скованность сознания. Ещё не ужас, но уже близко. Наверное, сказывалась усталость. Вакханалия, массовые телепорты, взрыв в ректорском, дикие жгущие техники Рубина и его проклятия, извращенные пожелания Самсона, выворачивающие сознание противника удивительным способом… Убийственный морок Влада… Все это сплелось в странную какофонию звуков, наложенных на оживший кошмар. Хуже во всем этом было ее собственное одурманенное опасностью поведение.

Почему она кинулась в бой? А почему начал биться староста? Или Хадиса?

Почему Линн, не применяя и толики магии, противостояла магически одаренным без единого грамма переживаний?

Почему все стало так плохо в одно мгновение? Сад ярких цветов, удушливый запах, парализующий страх безысходности… Чудилось, будто среди сада скрипит старая черная колыбель, в которой уже баюкают ее выпотрошенную душу. Многоликий поет низко и гулко, да так, что невозможно выбраться ни из его колыбели, ни из-под его бездонного взгляда…

Староста повернул к ней голову и словно прочел все эти мысли на ее хмуром лице, устало вздохнул и потянул плечи.

«Не терзай себя», — мелькнули в темноте его пальцы. И ей показалось, что она услышала его голос глубоко в себе.

Она неуверенно подняла руки и ответила первое, что взбрело в голову: «Лучше молчать, да?»

Ответом ей была слабая улыбка. Руки его остались лежать на коленях, а глубоко внутри, пройдясь вибрацией по костям, зазвучал его голос:

«Феи хорошо поработали, знания начинают проявляться…» — он перевел взгляд к интересующей его щели между корней.

Шок… Сглотнув, Ррухи слегка приподнялась, разглядывая его.

— Как это понимать?

«Как хочешь… Прикрой глаза, они светятся», — его руки продолжали лежать на коленях, а губы оставались плотно сжатыми.

Ментальная магия?