Кодекс Прехистората. Суховей (СИ)

— Креационизм не миф, а теория, такая же, как и любая другая, — пояснил Василий Иванович. — Кто считает, что жизнь могла зародиться из случайного взаимодействия химических элементов, тот верит в биохимическую эволюцию, кто признаёт, что нас создал разум некоего высшего существа, тот верит в него. Но повторюсь, фактами пока мы не располагаем.

— А будут факты? — спросила Вика не столько у Ерёменко, сколько у высшего разума. — Некоторым нужны доказательства, чтобы верить.

— Доказательства? А вы сходите на войну, а потом скажите мне, что Бога нет, — ухмыльнулся собеседник. — Атеизм — это удел жирного мирного времени. Когда отдельные личности преисполняются мнением, о своей ценности и значимости. Но когда цена твоей жизни и твоим убеждениям переваливает за ноль и стремится к бесконечности со знаком минус, тут уж волей-неволей все вспоминают «Отче наш».

После слов о войне все притихли. Я лежал молча, и был несколько поражён таким разносторонним развитием бывшего наёмника, а ныне инструктора по военно-тактической подготовке. Командор, как я про себя прозвал Ерёменко на время поездки, видимо понял, что хватил лишку, и попытался разрядить обстановку.

— В общем, не буду водить тебя вокруг да около, — продолжил он, обращаясь к девушке, — согласно летописям, принято разделять происхождение разумной и неразумной жизни. При том, что так называемая неразумная жизнь, всё равно рассматривается как часть некоего замысла, читай разума. А отдельной темой идёт происхождение обоих типов жизни конкретно на Земле. И если по первым вопросам ответов пока нет, то по земным делам, выходит, что человек появился здесь сразу в своём теперешнем виде. О чём свидетельствуют древнейшие легенды и археологические находки. Причём мы не просто, допустим, прилетели и стали жить, а ещё и привезли с собой флору и фауну, так как ДНК живых существ имеют много общего. Хочется надеяться, что мы не инопланетные завоеватели, и не уничтожили то, что здесь было до нас. Кстати, важно, что понятие разумной жизни не ограничивается биологическими рамками. По крайней мере, я так истолковал прочитанное. Сойдёт тебе такой ответ?

— Понятно, что ничего не понятно, — пробубнила Вика.

— В этом-то и подвох, — констатировал Ерёменко, — разум наш — и великий дар и наказание. Кстати есть интересная байка по поводу игр разума. Заключается она в предположении о том, что американские индейцы доколумбовой эпохи не могли видеть подошедшие к их берегам испанские корабли, так как в их мозгу не было образов, с которыми их разум мог бы сопоставить увиденное. Как считаешь, возможно такое?

— У меня есть версия! — подскочил я, не в силах пропустить уже знакомую байку мимо ушей. — Мне кажется, вам должна быть знакома фамилия Черенов.

— Черенов?! — обернулся ко мне с округлившимися глазами Василий Иванович, да так, что автомобиль начало уводить на обочину.

Вика вскрикнула. Ерёменко выровнял траекторию и сжал покрепче руль.

— Да, Черенов, — подтвердил я, уже с опаской. — Глава службы безопасности фонда.

— Знал я одну личность с такой фамилией, да рад был бы не поминать, — процедил сквозь зубы командор. — Глава говоришь? А с чего это ты вдруг интересуешься?

— Эта самая личность проводила со мной собеседование при заступлении на работу, — ответил я. — И он задавал мне этот самый вопрос про индейцев. Практически слово в слово.

— Да, история явно поросла бородой, — поле долгой паузы выдал наш водитель, — пора обновлять фольклор.

Когда стало понятно, что мой с Ерёменко диалог исчерпан, Вика ответила отрицательно, на поставленный ей ранее вопрос. И их непринуждённая беседа потекла дальше. А я всё никак не мог избавиться от чувства, что байка про индейцев носит некий тайный смысл. Насторожила и нервная реакция инструктора на названную фамилию.

Долго анализировать мне не пришлось: под мерное бормотание попутчиков и плавное покачивание автомобиля я не заметил, как, в конце концов, крепко уснул.

Сон в багажнике движущегося автомобиля показался мне не самым лучшим в моей жизни, но и не самым худшим. И некоторое время после пробуждения я приходил в себя, рассматривая вечереющее небо, раскрашенное жёлтыми от низкого солнца, перистыми облаками.

Я поднялся и сел, оценивая окружающую обстановку. Вика спала, уткнувшись головой в обивку стойки, а Ерёменко непринуждённо крутил баранку.

— Проснулся, боец? А я уже хотел проверять пульс, — не поворачиваясь произнёс командор. — Чем это ты прошлой ночью занимался, вместо положенного сна?

— Ничем противоестественным, — парировал я и спросил: — А где мы сейчас находимся?

— Пару сотен до Воронежа осталось, — сообщил Василий Иванович.

— Может вас уже сменить? — спросил я.

— Не откажусь, — сходу согласился Ерёменко. — Только сначала сделаем небольшой привал.

— Я за, — подала голос наша попутчица, — и по возможности скорее.