Кодекс Прехистората. Суховей (СИ)

Сняв рюкзак и подложив его под голову, я извлёк коммуникатор и с надеждой утопил кнопку включения. Экран засветился и продемонстрировал цепочку сообщений, помеченных красным цветом как очень важные. Даша упорно вызывала меня на протяжении получаса, и среди стандартных для подобной ситуации «Как обстановка?», «Что случилось?», «Ответь!» я обнаружил более содержательное послание. Даша писала: «Внимание, Сергей! Наша спутниковая связь взломана. Пишу через резервный сателлит (только текст), но он уходит из зоны твоего приёма. Следующее окно завтра, в районе шести утра. Вся срочная связь через командира охраны. Подтверди».

Приехали. Теперь я точно один. Хотя нет, где-то внизу беснуются и лезут на стены обезумевшие кровожадные существа. Опускается ночь. Возможно, последняя в моей жизни.

* * *

Словно акробат под куполом цирка, стараясь не смотреть вниз, я двигался вперёд по крышам и заборам. Попутно благодарил неизвестных строителей за архитектурные решения, позволявшие передвигаться по деревне, практически не спускаясь на землю. Плотная застройка, широкие глинобитные заборы и узкие улочки между домами, порой даже соединённые арками, играли мне на руку.

Деревня походила на соты, построенные гигантскими осами при помощи раствора основанного на их слюне, глине и древесных волокнах. Хотя с деревом в качестве строительного материала здесь, похоже, было неважно. Редкие тонкие деревца вряд ли могли достичь объёма, достаточного для производства товарного леса.

Вспомнил, как в университете один однокурсник прилюдно хвастался крутизной своего папаши, который, мол, был не последним авторитетом на Новгородчине и топил камин исключительно дубовым паркетом. Из всех примитивных понтов, кидаемых однокурсником перед раскрашенными во все цвета радуги девицами, мне в память запал именно этот. Я представил себе, как лесорубы валят столетние первоклассные дубы; деревья доставляются на пилораму, затем на фабрику; мастера кропотливо изготавливают паркетины. Ценные природные ресурсы и десятки единиц людей и техники участвуют в этом процессе, чтобы какой-то зажравшийся господин спалил результаты их труда в своём камине. Именно принцип «Могу — значит, можно» и довёл человечество до нынешнего состояния. Мир, разделённый на инфрабедных и ультрабогатых, дал трещину, расширение которой не остановить.

Подобные философские суждения о судьбах мира рождались у меня всякий раз, когда я останавливался перевести дух. А останавливаться приходилось часто. Подвёрнутая ступня напоминала о себе тупой болью, едва я опирался на неё сильнее, чем стоило. От этого сбивалось дыхание и выступал холодный пот. Но слава Богу, не перелом. Когда я думал о возможном переломе (как прочная кость ломается, рассыпается на части; как её острые края рвут мышцы и нервы; как частицы костного мозга, попадая в кровь, а дальше в лёгкие, сердце, мозг, вызывают одышку, судороги, потерю сознания), мне становилось нехорошо. Однако я заглушал деструктивные мысли конструктивными и двигался дальше.

На ночной забег по крышам меня подвигли два фактора. Во-первых, мне было банально страшно снова увидеть чёрные руки со стёртыми до мяса ногтями, тянущиеся через край крыши. А во-вторых, то ли как надежда, то ли как её крах, спустя некоторое время над деревней пронёсся звук длинной пулемётной очереди.

Пока солнце отдавало последний свет, погружаясь за горизонт, я высматривал неизвестных стрелков, но так никого и не увидел. Позиция была не лучшей. Поэтому я наметил более высокое, чем остальные, здание, но не самое высокое, ведь таковое уже могло быть кем-то занято, а встретить врага мне было нечем. Пустую винтовку я бросил на первой крыше, а теперь скинул и свой бронежилет, который отягощал меня и сковывал движения. Один раз я уже поплатился за перегруз. Оставив за плечами только нетяжёлый рюкзак, я выдвинулся под покровом ночи.

Сейчас до нужного дома было рукой подать, но я угодил в тупик: крыши и заборы закончились — впереди лежала широкая улица, справа расположилась круглая площадь, а манёвр влево затрудняли странные хозяйственные постройки без крыш как таковых. Можно было вернуться назад и ценой новых мучений и риска попробовать найти обходной путь. Но «мой» дом — вот он. Я почувствовал, что сил осталось только на последний решающий рывок. Иначе слабость, ошибка, падение, смерть. Я снова огляделся и стал разрабатывать план. На улице и площади, насколько я мог рассмотреть, никого не наблюдалось. Редкие отголоски возни и рычания доносились откуда-то сзади, из лабиринтов узких улочек, которые я миновал незамеченным. Внизу виднелся козырёк, который мог помочь мне спуститься на землю. Дальше следовало тихо и быстро перебежать улицу и взобраться на похожий козырёк уже нужного здания. Там крыша была заметно выше, но я рассчитывал на месте найти возможность на неё залезть. Даже с того козырька меня уже будет так просто не достать.