Кодекс смерти

Фредрик нащупал железную скобу. Взялся за нее, попытался встать. Словно раскаленное копье пронзило его от груди до пяток; глаза слипались от дикой головной боли. Не в силах думать ни о чем, он стал карабкаться вверх — скоба за скобой, метр за метром — зная только, что будет пронзен насквозь пиками, если сорвется. Он не боялся умереть, но почему-то ему претила такая смерть. Наконец зацепился пальцами за край кладки и выбрался наверх.

Лаксдал перешагнул через него. Зажег факел на стене над узкой кладкой. Под факелом, на маленькой площадке, напоминающей сцену, стояла Джианна. Она смотрела куда-то в пустоту, прижимая к груди силот. Лаксдал снова перешагнул через Фредрика, направляясь вдоль кладки к двери, той самой, которую Фредрик сжег и синьор Пугги отремонтировал. Несколько досок свободно болтались — здесь каждый вечер проходила Джианна, спустившись из замка, чтобы навестить возлюбленного.

Это она несла свечу, за которой следовал Фредрик. Давным-давно. Неделю, месяц, год назад?

Лаксдал остановился в двери, преграждая выход. Плечистый, плотный, с дьявольской улыбкой на губах. Достал из своей сумки наушники, повесил себе на шею.

— Вставай, Фредрик Дрюм! Сейчас будешь танцевать! — Голос Лаксдала раскатился в пустоте, высоко наверху заметались летучие мыши. — Ты — в Гармониуме. Здесь исполнялась музыка — высочайшая, чистейшая музыка. Музыка жизни, музыка смерти, звуки, сливающиеся в аккорды, которые казались нам невозможными. Но Пифагор знал толк не только в геометрии. С помощью этого уникального инструмента, на котором моя возлюбленная так замечательно играет, с помощью силота они создавали созвучия, воздействующие на окружающее, в том числе на мозг человека.

Фредрик слышал его слова. Зная, что теперь произойдет, напряг до предела свое внимание. Он лежал съежившись и незаметно для Лаксдала ухитрился достать из грудного кармашка комочки стеарина. Дрожа, с трудом поднялся на колени, поднес руки к вискам.

— Думаю, тебе известно, что определенными звуками можно разбить стекло? Что ультразвук обладает необычными свойствами? Так вот, известные Эмпедесийским монахам аккорды древних греков не менее поразительны, они способны убить человека! — пронзительным голосом вещал Лаксдал. — Способны заставить человека плясать — хочет он того или нет. Сказание о Гамельнском крысолове не так уж далеко от истины, но греки намного его превзошли! Здесь, в Гармониуме, осужденные подвергались испытанию. Их заставляли танцевать. Виновные срывались с кладки вниз, прямо на острые пики, ха, ха! Сейчас Джианна сыграет di thyrambe, так в древней Греции называлась песнь в честь Диониса. А потом она…

Голос Лаксдала пропал. Фредрик медленно выпрямился, не сводя глаз с говорящего. Комочки стеарина легли на место. Он видел своего безумного соотечественника в колдовском свете факела, горевшего на противоположной стене. Видел, как открывается и закрывается рот, словно акулья пасть, видел колючие глаза под светлыми бровями. Видел револьвер в правой руке безумца.

Рот закрылся. Левая рука Лаксдала подала знак Джианне. Затем он быстро надел наушники. Теперь все трое были одинаково глухи. Теперь пусть звучит музыка…

Фредрик повернулся лицом к Джианне. Она стояла на возвышении, точно богиня, точно неземное создание. Вот поднесла силот ко рту, перебирая пальцами струны. «Ты умеешь играть, — подумал Фредрик. — Так ты играла, сидя на винограднике возле раскопа. Так отправила на тот свет двух мальчуганов. Так отправила на тот свет синьора Лоппо. Животных, которые находились поблизости. Там были животные: собака, кошки, свиньи, козы, их тоже убила твоя музыка. Кто сложил их трупы у боковой стены разрушенного здания? И ты сидела днем, когда молчали цикады, подстерегая меня. Но я видел, видел тебя, Персефона, я видел, когда сидел высоко на склоне и ел сардины. Знаешь ли ты, что играешь? Лаксдал тебе объяснил? Ты Персефона — или же ты горемычная дочь синьора Ромео Умбро, которую отец держал на коротком поводке и которая теперь мстит, связавшись с бандитом? Кто ты, Джианна Умбро?»