Кодекс Ведьмы

Ведьма знает, что при работе с человеком на людях, в нее полетят камни, огрызки и грязь. Это азы ремесла. Людям нельзя показывать конец представления, когда все взрывается, и герои радостно режут друг друга. Им надо подробно рассказать и показать, как это главные герои дошли до жизни такой, что, забыв про все на свете, взялись за ножи. И еще неизвестно, получится ли такой рассказ. Но, по большому счету, ведьме все равно, будут ли лететь огрызки в спину или нет. Это неважно.

Настоящей ведьме не нужны дохлые лягушки, вонючие зелья и сушеные лапки мышей. Она работает словами, а слова и лечат, и калечат. Ведьма может нанести удар совершенно безобидным с виду словом, произнесенным в нужное время в нужном месте с нужным чувством. Или нанести ровно такой же по силе удар молчанием. Здесь нет готовых заклинаний, здесь есть врожденное чутье ведьмы, помноженное на опыт и знания. И для каждого человека нужны свои слова, то, что сразит одного, не причинит никакого вреда другому. Знахарки, когда варят приворотные зелья, требуют капельку крови того человека, на который делают приворот. Точно так же ведьма берет нужные ей слова у человека, с которым собирается работать, как я сейчас. Ведь сила ее проста и безотказна: ведьма не врет.

— Ребята, — предупредила я остальных. — Все, что вы увидите, это бесплатное представление. Так дела не делаются. И я, и наставник это знаем.

Никто, конечно же, ничего не понял. Кроме наставника.

— О, может быть, кто-нибудь считает, что им управляют? — обрадовался наставник.

— Да, я считаю, что вы бессовестно управляете людьми. Вы подменяете понятия. Вы сопли мухоморами лечите.

Теперь мы сидели друг напротив друга в одинаковых позах.

До этого мгновения на всех занятиях я не позволяла себе смотреть в глаза наставнику, если он меня о чем-то впрямую не спрашивал, тщательно соблюдая все внешние приметы робости и покорности, принятые в Зимнем Городе и которые многие считают устаревшими. Чтобы не пугать наставника понапрасну, раз от него и так тянет страхом. Многие мужчины очень неуверенно себя чувствуют, если в разговоре смотришь им в глаза, а не на башмаки. А мне несложно соблюдать правила подчинения, если собеседнику так легче. Нужно еще постараться, чтобы ведьма заговорила с человеком, как с равным.

Меня трясло мелкой дрожью от волнения: ведьма разогревалась. Барабаны сердца грохотали, как никогда в жизни, реки крови, вспенясь, бешено неслись по жилам.

Наставник был спокоен и доволен: он видел, как меня неподдельно трясет от ярости. Он считал, что я позволила чувствам взять верх над рассудком, ведь у меня не было "Расширенного Сознания", как у него.

Но дело в том, что ведьма может быть испуганной, взбешенной, вымотанной, растерянной, совершенно любой — но при этом часть ее сознания остается холодной, расчетливой и наблюдает за происходящим словно бы со стороны. И запоминает, прячет интересное в ведьмины кладовые.

Все, кто были вокруг, почувствовали напряжение, замерли. Девушка наставника была спокойна, как простокваша. Я для нее была пустым местом. Это было странно. Я действительно была для нее пустым местом, потому что мы никаким образом не сталкивались, не были соперницами в борьбе за счастье греть постель наставника. Женщины это чувствуют без слов. А ведь по мнению человека в черных одеждах мы были непримиримыми соперницами, более того, сегодня он собрался растянуть мне душу от макушки до пяток и вынуть оттуда чувство мести, которое я, напрочь отвергнутая, затаила по отношению и к нему, и к его избраннице. Сейчас, по его расчетам, я должна каким-то образом предъявить на него свои права — любая женщина, ведьма она или не ведьма, была бы напряжена в этот момент, ведь ее любимому угрожает опасность. Нечеловеческое спокойствие девушки говорило о том, что она все прекрасно знает. Более того, она знает, что будет дальше.

Это было крайне интересно. Крайне.

— Говорите, я вас внимательно слушаю, — спокойно и важно сказал наставник.

Прерывающимся, дрожащим голосом я начала:

— В жизни я повидала много людей. И должна сказать вам, наставник, что люди идут только за тем человеком, у кого слова не расходятся с делами. Ринпоче валится на мелочах. Если вы говорите, что вставать нужно с рассветом, а ложиться на закате — не работайте по ночам. Если работаете по ночам, не учите других, что вставать они должны на рассвете, а ложиться на закате.

Это были безобидные с виду слова.

И их менее всего ожидал услышать наставник.

— Какое вам дело до того, когда я ложусь? — громыхнул он. — Вы-то откуда знаете, когда я ложусь, а когда я встаю? Вы следите за мной?

Он соображал медленно. И совершенно не помнил, что сам рассказал нам о том, что рисует по ночам картины.