Кодекс звезды

Тогда Вадим обратился к начальнику Приморского НГБ. Где-то через месяц иду я по улице, рядом притормаживает автомобиль. Открывается дверца, а из салона смотрит на меня тот самый, из НГБ. Что вы, говорит, Любовь Родионовна, ноги сбиваете, давайте я вас подвезу. Я смекнула, что к чему, и села в автомобиль. Оказалось: всё верно, «товарищ» завёл разговор об отце. Всё рассказал: и где сидит, и как себя чувствует, а потом попросил меня, пока отец в лагере, ни через Вадима, ни через кого другого, больше не пытаться влиять на его судьбу. Сказал, так будет лучше для всех.

– Так вот почему ты мне про это не рассказала… – произнесла Наташа. – Нынче же поговорю с Николаем!

– Не надо, – попросила Любаня.

– Не надо, – повторила за ней я.

– Ну, с тобой, положим, ясно, – кивнула Наташа в сторону невестки. – А ты-то почему такое говоришь? – это уже мне.

– Да потому, – отвечаю, – подруга, что в чём-то тот «товарищ» из Владивостока прав. В этом деле не надо волну гнать. К нему требуется тихой сапой подбираться.

– А ты это сможешь? – спрашивает Наталья.

Ухмыляюсь: – Обижаешь, подруга! – И к Любане: – Выкладывай все данные, что у тебя на отца есть!

1925 год

Как и следовало ожидать, результат моих изысканий проявился не сразу. Лишь в апреле 1925 года в моём телефоне прозвенел нужный звонок…

– На Соловки? – удивился Глеб. – За какой надобностью?

– Да вот, понимаешь, выяснилось, что у меня неиспользованных отгулов поднакопилось, хочу их с пользой провести.

Глеб заглянул в мои невинно хлопающие ресницами незамутнённые глаза, не увидел там никакого двойного дна, исключительно по причине их бездонности, после чего пожал плечами.

– Дело, конечно, твоё, но если хочешь знать моё мнение, лучше бы тебе махнуть на юг!

– Почему? – поинтересовалась я.

– Там море теплее!

– А что мне это даст, если купаться всё одно нельзя?

– Разве? – удивился Глеб. – Хотя… начало мая… пожалуй, ты права! Ну, тогда тебе точно одна дорога – на Соловки!

Катер пришвартовался у причала. Мне подали руку, помогая перейти по трапу на деревянный настил. Я не буду описывать здешнюю природу, на то без меня охотников пруд пруди. Замечу только, что она (природа) столь же сурова и прекрасна, как и я сама.

Настоятель Соловецкой обители архимандрит Вениамин принял меня без задержки, ждал, наверное. Разговор у нас получился коротким, в конце настоятель спросил:

– Вы, Ольга Владимировна, погостите у нас?

– Нет. Как только поговорю с человеком, ради которого сюда прибыла, сразу отправлюсь в обратный путь.

– В таком случае, Благослови Вас Господь!

Мужчина в монашеском одеянии встал передо мной, смиренно склонив голову.

– Здравствуйте, Родион Яковлевич! – произнесла я.

Весь обратный путь от Соловков до Петрограда я размышляла о том, что сообщить Любане об отце? Написать, что теперь он свободен? А смена лагеря на монастырь – это свобода? По мне так больше похоже на пожизненное заключение. А как она воспримет известие о том, что отец благословляет её и внуков, но видеться не желает. Мне он такое решение объяснил очень просто: боюсь навлечь несчастье на новую семью дочери. И, что самое обидное, есть, Ёшкин каравай, в его словах сермяжная правда!

Не знаю, сколько бы я так маялась, когда бы в процесс не вмешался Ёрш.

Председатель КГБ СССР Николай Ежов на правах друга семьи (фактически родственника) захаживал в наш дом без церемоний. Вот и сегодня явился не зван, но встречен был, как всегда, радушно. Пока я накрывала на стол, мужчины уединились в кабинете мужа, и, как я потом поняла, сплели против меня коварный заговор. Глебу в их плане отводилась простая роль: как бы само собой оставить меня с Ершом наедине. И когда такое случилось, Ёрш сразу взял корову (ну, не быка же?) за рога.

– Ты же слышала о том, что я лечу в командировку во Владивосток? – спросил Ёрш.

– Разумеется, – ответила я, – я же не глухая.

– Значит, могу взять на себя миссию сообщить Любе об отце.

– Как ты… – начала я и осеклась. Вон оно, значит, что…

– А ты всерьёз полагала, что можешь втайне обтяпывать свои делишки за спиной Конторы? – поинтересовался Ёрш.

Честно сказать, я много чего о себе полагаю, но в данном случае о том лучше промолчу, насуплюсь и помолчу.

– И чего ты надулась, как мышь на крупу? – Ёрш смотрел на меня, как учитель смотрит на провинившегося школяра. – Никто ведь тебя ни в чём не обвиняет. Скажу больше, ты молодец!

Правда? Впрочем, это я и сама знаю, но приятно услышать лишний раз со стороны.

Увидев улыбку на моём лице, Ёрш облегчённо вздохнул.