Кодограмма сна

– Заседание тайного общества троечников предлагаю считать открытым – страшным голосом произнес Шамиль заветные слова и все дико заржали, забили копытами, завертели хвостами и комната заполнилась болотными испарениями. Члены тайного общества сцепились рогами в некое подобие индейского вигвама и завыли по-волчьи на зеленый абажур. Абажур немедленно обратился в летающую тарелку и осветил комнату серебряным светом. В летающей тарелке открылась овальная дверца. Оттуда показался маленький зеленый человечек и спросил:

– Добра хотите?

– Натюрлих! – взревело дурными голосами собрание, расцепило рога и завертелось, закружилось в дьявольском хороводе. Летающая тарелка легонько покачивалась в такт, а зеленый человечек хлопал в ладоши и улыбался беззубым ртом.

20

А в это время в задней комнате библиотеки санатория "КРАСНЫЙ КОСМОС, обычно предназначенной для свалки старых газет и журналов, теперь же убранной под уютную детскую спаленку происходило необычное действо. Андрей Николоаевич Софронов, хоть и молодой, но достаточно взрослый человек – все таки за плечами и все ступени общедоступного образования, и косточку рабочую успел нарастить, и поэтическую карьеру пытался сделать, и журфак МГУ превзошел, и работа по специальности была, и какая – никакая личная жизнь случалась, – лежит однако спеленутый в колыбельке, лакричную палочку сосет, глазами зыркает и слушает как Фима, наряженный попугаем на лютне что-то из Боккерини наигрывает. Вокруг них носится феей разодетая в газ, шифон и гипюр старица Айрапетян с распущенными волосами и лепечет, лепечет что-то ласковое и не очень, но до зубной боли в сердце знакомое про карликов, что вылезают из часов и норовят маленькой шаловливой ручонкой остановить часы, а их по рукам то молотом, то зубилом, то молотом, то зубилом мускулистые пацаны и девчонки в кепках набекрень в промасленной прозодежде с веселым матерком на устах. В свою очередь победителей карликов ловят на аркан гибкие козлоокие молодцы в сыромятных сапожках с кинжалами в зубах и тащат болезных на севера гигантские растения выращивать. В свою очередь козлооких подминают под себя орды колобков в кургузых костюмчиках с перхотями и чернильными пятнами. Колобки усиленно потеют, пердят, икают, но стирают козлооких в порошок, заряжают своим энтузиазмом полярных садоводов и те в миг клепают из оцинкованных леек ракеты, которые горят на старте как спички на радость безруким карликам, что тихо – тихо плачут в своих норках, вспоминая о будущем. Наконец наступает черед захавам – бодрым существам с удаленными добрыми самаритянами участками нейросистемы, отвечающими за наслаждение от чего они все похожи на продукцию фирмы "ЗАГРОПАК". Захавы для начала захватывают где силой, где хитростью пункты приема стеклотары, затем начинают петь дифирамбы системе самообслуживания покупателей в розничной торговле, в заключении вызывают огонь на себя со стороны апологетов "Звездных войн". Происходит бум-бум. Какое-то время все идет отлично. Боги жаждут. Земля стонет. Коротенькие тащатся от дихлофоса. Но вот пришел господин Мокрота. Пожонглировал палочкой Коха и бледной спирохетой. Желтую, синдром и Эболу даже не доставал. И вот из железобетонных завалов, заросших чахлой тайгой, из разлившихся океанов газировки пополам с нефтепродуктами, из склеенных вместе баблгамом журналов про Мурзилку и кролика Роджера пошли, поплыли, попрыгали, полетели, взыскуя новой правды пиперкончики.

– Ты не пиперкончик? – вдруг обратилась с вопросом к Софронову старица Айрапетян и раскрылетилась над ним как старая ворона. Андрей спокойно вынул из рта лакричную палочку, облизнулся и… снова принялся ее сосать.

– Не хочешь отвечать? – удивилась Суламифь Ивановна и как даст промеж ушей Фиме острым локтем. Зильберштейн перестал играть на лютне и стал ползать по полу собирать осколки носа. Его попугайский нос был сделан из чешского хрусталя, и он боялся, как бы кто не порезался.

– Дурак! – вызверилась на него библиотекарша, – Хорош шакья – муньей страдать. Я тебе отвечать велю… Не я ли есть свет в окошке у каждого тоскующего шатена.

– Ты, ты! О великая и ужасная… – нехотя пробормотал Зильберштейн и снова стал наигрывать на лютне теперь что-то из Сати.

– Почему же тогда он не хочет открыться – не пиперкончик ли он? – задумалась вслух бабушка.

Зильберштейн тяжело вздохнул и стал играть громче, но реплику подал собеседнице совсем тихо:

– Софронов не шатен…

– Что-о-о-о! – заорала Айрапетян и стала совсем страшной как пугало огородное. Скажи еще, что он и в электричках никогда не ездил и своего сайта в Интернете у него нет!

– Он даже в Дум никогда не играл и не знает кто такой СуперМарио… – продолжал разочаровывать пожилую женщину Фима, играя все громче и громче.

– Только струны не рви, милый мой… – разрыдалась в полный голос Суламифь и сорвала с головы Софронова кружевной чепчик.