Коды жертв и убийц

– В первый раз, и хорошо, что не в последний раз… – поморщился Дмитрий Александрович. – Подумал как-то нехорошо… Мысль запустил: надо же, как это бывает все бездарно и мгновенно… Хотел стукнуть кулаком в стенку, да не смог, рука мгновенно онемела… Вот и мысль о помощи послал… Помню, что на полу оказался без сил сопротивляться старухе с косой… Но не скосила, выходит… Мысль о скорой помощи дошла до назначения… Будем выкарабкиваться как-то… Авось, выкарабкаемся…

– Конечно, все будет хорошо, Дмитрий Александрович, – заверил его Владик.

– В сухой остаток, мужики, возвращаемся вместе, в Москву никому не звонить, понятно?..

– Как скажите, Дмитрий Александрович…

– Так и скажу, мужики, фронтовиков такие бытовые трудности и болячки скосить не в состоянии… Не для этого на фронте выжили, понимаете…

– Понимаем, будем вас опекать… – сказал Владик. – До Москвы, авось опека не будет лишней…

– До Москвы, мужики… А дальше – молчок, никому, что здесь произошло… Понятно?..

– Понятно, – сказал Владик, уже вышедши из номера проректора, – мы из понятливых, не бестолковых. – И обратился к Ивану. – Я так понимаю, что мы с тобой проснулись одновременно. Твои ощущения: что нас разбудило и заставило вскочить с постели и выскочить спасать его?

– Он же сказал, что в состоянии клинической смерти, что была обозначена разрывом линии жизни на левой руке, послал последнюю спасительную мысль о скорой помощи… И я это почувствовал…

– Как почувствовал?

– Толчок, Владик, как будто меня что-то тронуло… Нет, кто-то тронул за плечо… Я это явственно почувствовал…

– И я почувствовал, Иван, и даже увидел женщину… Возможно, голограмму, фантомный образ… Только я эту женщину знаю… Это, удивительное дело, жена Дмитрия Александровича – вот, кто это…

– Я ее никогда не видел, только слышал о ней, но мне тоже показалось, что меня прикосновением разбудила какая-то женщина, точнее, образ женщины… Но я шелест платья ощутил, прикосновение, почему-то не холодное, не нейтральное, теплое. Понимаешь, Владик, теплое, а потом горячее. Я вздрогнул от прикосновения, понял, нужна помощь ему за стеной.

– А меня эта голограмма женщины, жены не тронула, разбудила взглядом, догадываясь, что я узнаю ее, и надо помогать ее мужу…

– И ты помчался первым, потому что сообразил, что у Дмитрия Александровича сердечный приступ? Ты ведь первым сообразил насчет сердечного приступа… а я шепот «нитро» перевел поначалу, как отравление нитратами… не алкоголем, а именно нитратами…

– …А у меня в голове от женского голографического присутствия звучала почему-то фраза «в доме повешенного не говорят…»

– …Не говорят о веревке?

– Нет, подсказка была другая: «В доме повешенного не говорят об инфаркте сердечном приступе». Я уже знал, что мне надо искать, какое конкретное лекарство у Дмитрия Александровича… Ведь у меня не было нитроглицерина – зачем он мне за ненадобностью?.. А дальше все ты видел сам… Если б он не подсказал, где находятся таблетки нитроглицерина, я бы сам полез в его пиджак без его подсказке… Жена-образ, голограмма жены подсказала: во внутреннем кармане пиджака мужа нитроглицерин…

Вот тогда-то во время давнишней их командировки в Махачкалу, Иван Николаевич узнал об увлечении Владика хиромантией. А научно-учебную программу они выполнили полностью: прочитали свои лекции для студентов, пригласив на них своего проректора, которому они запретили утруждать себя лекциями, только сократили время пребывание в Махачкале на один день. Разумеется, об эксцессе на спортивной базе – никому, ни слова, ни полслова. Только часто потом, сблизившись и подружившись, часто, путешествуя на купленной Иваном Николаевичем «Жигулях», обсуждали проблему «острова на линии жизни» правой ладони их проректора.

– Надо посоветовать этот остров на линии жизни профессора Дмитрия Александровича закрасить, а линию жизни на левой руке продлить, – сказал как-то Владик Ивану уже в новых временах после общения на тему геномов и нейронов с Цариным и Караевым.

– Закраска подействует?

– Возможно, просто эффект самовнушения, Иван, от этого эффект не менее значимый, чем заговор цыганки-гадальщицы, или те же аудио-матрицы гиганта мысли и отца волной геномной демократии Петра Петровича Караева…

Сказано это было, воистину, в новых временах, когда уже Дмитрий Александрович подал в добровольную отставку с поста проректора по учебной работе после того, как его под хмельком перехватила на лестнице из ректората вниз группа господ профессоров-оппонентов, возглавляемая одним деканом, тогдашним начальником Владика. Почему-то они с Владиком надолго заблокировали в памяти канал с «эффектом смерти и жизни» на ярком примере хорошо знакомой им человеческой судьбы, когда они странно и случайно спасли жизнь своего изрядно подвыпившего проректора. Выполняя его просьбу никогда и никому не рассказывать, что случилось с ними под Махачкалой на спортивной базе Политеха, ведь не только их проректор, но и сами «футболисты» были тогда поддатыми…