Кодзики

И вот, пока каждый [из крокодилов] по длине своего тела дни подсчитывал, крокодил длиной в одно хиро, сказал: “Я за один день провожу и тут же обратно вернусь”, — так сказал.

Потому [морской бог] тому крокодилу в одно хиро: “Если так — ты проводи. Когда будешь море пересекать, смотри, не испугай [его]!” — так наказал, тут же [бога Хоори-но микото] на шею того крокодила посадил и отправил.

И вот, согласно тому, как обещал, [крокодил] за один день [бога Хоори-но микото] проводил. Когда тот крокодил возвращаться собрался, [бог Хоори-но микото] кинжал, что его опоясывал, отстегнул, на шею [крокодилу] повесил и отправил [его] в обратный путь.

Потому, тот крокодил в одно хиро, поныне Сахимоти-но ками — Бог-Владелец Кинжала зовется.

И вот, [бог Хоори-но микото] в точности так поступил, как научил [его] морской бог — тот крючок отдал. Потому, спустя время, [старший брат] постепенно бедняком сделался, к тому же сердце в нем разбушевалось, и [он] с требованием пришел. Когда [он] напасть собирался, [бог Хоори-но микото] Жемчужину Прилива вынул и [его] утопил, а когда [тот] на это горевать-жаловаться стал. Жемчужину Отлива вынул и [его] спас, и когда так [его] изводил-терзал, [тот] взмолился и сказал: “Я отныне денным и нощным стражем ворот у тебя, бога, стану — служить тебе буду”, — так сказал. Потому и поныне всякие представления о временах, когда был утоплен, непрестанно показывают-прислуживают.

Глава 35

Тут дочь морского царя, богиня Тоётама-бимэ-но микото, сама вышла [на сушу] и сказала: “Я уже тяжелой была, и сейчас пришло время родить. Как подумаю об этом — не должно дитя небесных богов быть рождено в море. Потому вышла-пришла”, — так сказала.

Тогда, тут же, на морском берегу, у кромки волн дом для родов построили — кровлю перьями бакланов настелили. Тут — [кровлю] того дома для родов еще до конца не застелили, а [она], не снеся нужды своего чрева, вошла в дом для родов.

И вот, когда собралась родить, [она] своему супругу сказала: “Повсюду в чужих странах люди, когда приходит время родить, приняв облик своей [родной] страны, рожают. Потому я сейчас в прежнем [своем] облике собираюсь родить. Просьба моя: не изволь смотреть на меня”, — так сказала.

Тут, слова ее странными сочтя, [он] тайно подсмотрел, как она родить собиралась, а [она], обернувшись огромным крокодилом, ползала-извивалась.

Тут же [бог Хоори-но микото], устрашившись [этого] зрелища, убежал прочь. А богиня Тоётама-бимэ-но микото, узнав, что [он] тайно подсмотрел, за стыд это сочла и тут же свое дитя, только что рожденное, оставила и сказала: “Я собиралась всегда по морским путям приходить и обратно возвращаться. Однако облик мой тайно подсмотреть изволил, этого [я] очень стыжусь”, — и тут же морской проход загородив, [в море] вернулась-вошла.

Из-за этого священное дитя, ею рожденное, нарекли Амацухико-хиконагисатакэ-угаяфукиаэдзу-но микото — Небесный Юноша-Доблестный Бог Баклановой Крыши Ненастеленной на Морском Берегу — так назвали.

И все-таки потом, хоть и досадовала [Тоётама-бимэ] на то, что он подсмотрел, любовного томления не снеся, воспользовалась тем, что то священное дитя [нужно было] вырастить, и своей младшей сестре, Тамаёри-бимэ — Деве Нанизывания Жемчужин, поручив, поднесла [богу Хоори-но микото] песню. В той песне [она] сказала:

У жемчужин, что красного цвета,
Даже нить сверкает, однако
Жемчужинам белым подобный,
Облик твой благородней гораздо.

Так сказала.

Тогда ее супруг сложил в ответ:

Пока моя жизнь длится,
Не забыть мне моей любимой,
С которой мы спали вместе
На острове, где ночуют
Птицы моря — дикие утки. —

Так сложил.

И вот, бог Хикохоходэми-но микото пребывал во дворце Такатихо пятьсот восемьдесят лет. Его священное погребение как раз к западу от горы Такатихо находится.