Но тут принцесса качнула мечом вправо, а потом, начав движение с толчка ногой, всем корпусом ударила влево, вонзив острие медведю в брюхо. Меч пробил шкуру и уперся во что-то твердое. Принцесса выдернула его и тут же всадила снова, глубже. В этот раз она не стала его выдергивать, а потащила на себя, как пилой распарывая медвежье подбрюшье.
— Не надо! — взвизгнул магистр.
Клиф упал перед медведем на колени, руками расширил прореху, зацепил что-то внутри, дернул и на пол перед ним потоком хлынули варханские золотые. Так, собственно, принцесса и думала. Говорят тебе: «бери медведя» — так бери!
Все замерли и только глазами следили за раскатывающимися монетками, будто пытаясь на ходу пересчитать золотую реку. Магистр Ламбас опустился на четвереньки.
— И вот так каждый раз! — удовлетворенно сказал Клиф, когда денежный звон прекратился и наступила полная тишина.
Принцесса понимала, что еще вдох-другой и начнется страшная суета. Она с глухим стуком воткнула меч перед собой в дощатый пол и прежде, чем кто-либо успел опомниться, сделала три шага вперед, выхватила у Гримды плотный шерстяной плащ, который он держал на локте, и рванулась к двери на улицу.
— Держи ее! — крикнула Лавейна сверху.
В холле загомонили все голоса разом, но принцесса была уже на крыльце. Она сбежала вниз и, протолкавшись сквозь лабиринт дышащих паром лошадей, выскочила, наконец, на свободное пространство улицы. На ходу обернувшись тяжелым плащом, она зашагала вдоль домов, то и дело срываясь на бег. На перекрестках синий лунный снег вспыхивал оранжевыми отсветами пламени из караульных бочек, расступались и исчезали за поворотами редкие неразборчивые силуэты людей, на скользких поворотах шершавые углы зданий царапали ладони, и только звезды в безоблачном ночном небе оставались неподвижными.
Морозец стал пощипывать мокрые щеки, и принцесса поняла, что-то ли от холода, то ли от нервного расстройства у нее уже некоторое время текут слезы, а узкие улицы все не кончались. Тонкие сапожки промокли насквозь уже к третьему повороту, ледяная жижица хлюпала между пальцами. Принцесса всхлипнула на ходу. Не получалось ничего. Совсем ничего. Даже убежать.
Она дошла до конца очередного проулка и вдруг оказалась у смотровой площадки, выходившей к мосту. Полупробежав, полупроскользив через открытое пространство, принцесса уперлась животом в парапет. Под ней, в нижнем дворе, в зареве дежурных костров гудела безостановочная торговая жизнь, большой караван паковался к отходу.
Принцесса зажмурилась и еще несколько слезинок побежало вниз замерзать на подбородке. Половинка толстой луны — единственного существа, присутствие которого было хоть как-то выносимо — проследила сверху, как принцесса опустилась в наметенный у подножия стены сугроб, обхватила себя руками и принялась рыдать. От одиночества, от усталости, еще раз от одиночества и от непреодолимой общей несчастности.
Луна не выказывала признаков сочувствия. Подвывания принцессы — хотя она и издавала их от всей души — похоже, не попадали даже в сотню лучших, из тех, что луне доводилось выслушивать. Она только молча светилась в камнях маминого кольца. Неожиданно признаки сочувствия выказал внутренний голос: — У тебя левая нога замерзла больше правой. — заботливо сообщил он, и задумчиво почесав макушку, посетовал, — Жалко, что их нельзя, как руки — сунуть под мышки.
Принцесса всхлипнула, имея в виду, что это смешно.
— А большое королевство нельзя уместить в маленькой голове.
Принцесса всхлипнула, имея в виду, что она не маленькая.
— Нет. — голос был покладист и мягок. — Но и с тем, что завтра ты станешь старше, тоже ведь не поспоришь. С каждого следующего холма дорога выглядит иначе.
Голос помолчал, позволив принцессе сообщить луне, что она «ы-ы-ы», и добавил:
— Одним махом хорошо решаются чужие проблемы. Со своими сложнее, но это нормально.
Принцесса просто всхлипнула. Может быть голос прав? А если он прав, зачем он ее терзал все эти дни? Принцесса вздохнула.
— А кто, если не я? — вздохнул голос.
Они помолчали и вздохнули одновременно. От стены дома отделились два темных силуэта и настороженной походкой падальщиков двинулись в сторону принцессы. Она их, может быть, и не увидела бы, но в этот момент из проулка вдруг выбежало что-то бесформенное и гаркнуло на них запыхавшимся голосом Клифа: — Валим отсюда! Ну-ка, быстро, быстро!
Бесформенным Клиф показался, потому что держал в охапке целую кучу всяких вещей, которые и бахнул к ногам принцессы. Он молча схватил принцессу за леденеющую ногу, содрал раскисший сапожок, зачерпнул пригоршню колючего снега и энергично растер стопу. Та оживилась, и, кажется, даже что-то пискнула. Клиф выудил из кучи меховой сапог, и погрузил вздрагивающую ногу в сухое тепло.
— Вы, Ваше Высочество, — сказал Клиф повторяя процедуру с другой ногой, — дура!
Принцесса разразилась серией дрожащих вдохов и еще одной слезой. Однако это больше походило на знак согласия, а не на попытку возразить. Клиф извлек откуда-то большой чистый платок с обшитым краем.