Кое-что о Еве

– Ну, мне не следует делать поспешные выводы. Я не могу экспромтом сочинить вторую главу до тех пор, пока не узнаю, что говорит о природе этой второй главы Диргическая мифология... Понимаете ли, мадам, по мнению многих мудрых и достойных людей в этой главе идет речь о путешествии в большой солнечной лодке к лежащей на дальнем западе неизвестной земле, после того как сердце каждого путешественника будет взвешено на весах, на другой чаше которых будет лежать перышко, и после того как сорок два судьи вынесут свое одобрительное заключение в ответ на его просьбу о бесплатной перевозке. Но несогласные с ними люди, столь же мудрые, достойные и многочисленные, утверждают, что в этой главе говорится о саде наслаждений, в котором те, кто вел себя подобающим образом, будут возлежать в вечном опьянении на золотых ложах, скрытых зелеными занавесями и уютно расположенных в тени лотосовых и банановых дерев; а их единственным занятием будет дефлорация глазастых небесных дамочек. Однако другие сказания заявляют, что в этой главе рассказывается о переходе через мост в присутствии сиятельного Амшаспанда, а помощником пересекающему этот мост будет служить необычайно услужливый пес. Хотя некоторые другие почтенные люди говорят, что в вашей второй главе пойдет речь о четырехугольном городе, построенном из золота и яшмы на в двенадцать раз большем фундаменте из различных драгоценных камней и орошаемом водами его собственного кристального озера... Ибо, я повторяю, мадам, самые уважаемые религии противоречат друг другу по вопросу о содержании этой второй главы, и было бы весьма прискорбно, если бы я, поторопившись с выводами, согрешил против своей собственной мифологии. Но в любом случае я не испытываю никакой симпатии к душевной болезни такого материализма, который бы вовсе отрицал существование какой бы то ни было второй главы.

Затем Джеральд нахмурился и поехал дальше.

Глава 23

Странное превращение полотенца

Джеральд покинул пределы Туруана и, проезжая через Миспекское Болото, наткнулся на покосившуюся лачугу, в которой обитала дряхлая старуха.

– Как вас зовут, мадам?

– А тебе какое дело? – брюзгливо спросила она.

Это морщинистое создание с растрепанными космами казалось Джеральду необычайно красным, раздраженным и до прискорбия безобразным. Голова старухи была обмотана грязным белым полотенцем.

– Ну, видите ли, мадам, имя – это слово, а слова – это моя специальность.

– Если это для тебя что-нибудь значит, рыжий, то у меня было множество имен. Под тем или иным именем я имела дело с каждым мужчиной. Теперь мои силы на исходе. Один месяц похож на другой, и никогда ничто не меняется. Все для меня поблекло, дорогуша, все стало бесцветным. Я более не нахожу себе применения. Я – старое, никчемное, дряблое, седовласое существо, все еще слабо трепещущее при воспоминаниях о старых добрых, вечно занятых днях, – ох, да и ночах тоже, дорогуша, – которые давно минули. Эх, дорогуша, хотя ты бы и не подумал никогда такого, но когда-то я была Эзред, матерью Малых Божеств и много кого еще. Тогда мне жилось хорошо, и я извлекала из всех вещей жизнь и цвет, превращая мужчин в полезных домашних животных. Но ныне мир стар, а я – его сестра-близнец: все силы покинули меня, и каждый месяц похож на другой, и никогда ничто не меняется.

– Я бог, который приносит с собой всю силу и молодость, – сказал Джеральд, вспомнив о том, что говорил Сфинкс о презрительном отношении к уродству.

Джеральд произнес соответствующие заклинания и окрестил старую каракатицу по обряду Хозяйки Первой Водной Стоянки. Тотчас же он увидел, что обмотанное вокруг ее трясущейся головы грязное полотенце преобразилось в корону, несколько странным образом составленную из четырех карточных мастей. Сверху, подобно земляничным листьям в герцогском венце, располагались стоймя четыре трефы, оттененные четырьмя пиками, а ободок этой короны представлял собой барельеф из восьми карт червовой масти и шестнадцати карт бубновой масти.

На самом деле, изменилось все вокруг Джеральда. Слева и справа простирались опрятные зеленые лужайки, а убогая лачуга превратилась в нарядный новенький домик. Но наиболее интересным Джеральду казалось то обстоятельство, что морщинистая сердитая старуха стала премилым существом: не маленьким ребенком, но находящимся в самом расцвете сил. И теперь Эзред звали, как она сказала ему, и чему он нашел по меньшей две причины поверить, Майей Прекрасногрудой.

Но далее она сказала следующее:

– Теперь, поскольку я молода, и в доме у меня нет компаньонки, тебе лучше было бы продолжить свое путешествие, а не то сам знаешь, что скажут люди. Да уж, как быстро начинают на вдов напраслину возводить...

– Ого! – сказал Джеральд, – так вы, значит, не готовы мне довериться?

– Ни при каких обстоятельствах, – продолжала Майя. Довериться тебе или какому-либо другому молодцу – никогда не слыхивала такой чепухи! Женщина может доверять только пожилому мужчине, и то если только она может видеть его долгое время при свете дня после того, как доверилась ему ночью.

– И вы даже не собираетесь отдать мне все?