Кое-что о Еве

– Более того, дочь солнца, светловолосая Цирцея и королева Калипсо, самая божественная из богинь, тоже встретили меня более дружелюбно, чем других. Я обнимал их, и они отнюдь не считали, что я плох в постели. Ибо они были богини, скорые как на расправу, так и на любовь. Неблагоразумно отказывать богине. Из объятий этих бессмертных я последовал к моей желанной цели. Но никто не бывает благоразумен всегда. Когда мой корабль приблизился к острову людоедок Сирен, я приказал своим матросам заткнуть уши воском. Но свои уши я не заткнул и поэтому мог слышать, как поет Левкозия, в то время как Партенопа и Лигейя играли сладостную музыку. Я хотел, оставшись невредимым, послушать пение, которое было столь прекрасно, что завлекало менее благоразумных людей в объятья певицы, где, как им было хорошо известно, их ожидала страшная смерть. Я слышал это пение. Мне было безразлично, что пологий берег этих музыкантов сверкал как серебро в тех местах, где солнечный свет падал на усеивающие его кости множества убитых людей. Я вырывался, пытаясь броситься в море и поплыть к Левкозии. Но путы удерживали меня. Я был связан: мои руки и ноги были стянуты крепкими веревками. Черный корабль шел вперед, вспенивая воду полированными лезвиями еловых весел; а я рыдал, удаляясь прочь от своей гибели и приближаясь к заветной цели, к которой влекло меня благоразумие.

– Воистину, чары ее пения, должно быть, свели вас с ума. Но такова магия великой поэзии, – заметил Джеральд, – вещь, которую даже сам поэт не в силах объяснить... Но несмотря ни на что, о хитроумный Одиссей, вы, как мне известно, достигли своей цели. Вы достигли своей цели, насколько я помню, оказавшись в вашем доме с множеством колонн и с удовольствием перебив женихов, которые докучали вашей супруге, полагая, что она осталась вдовой.

– Естественно, моя цель была достигнута. Ведь я – Одиссей. Естественно, я прикончил расточителей моего имущества, которые девять лет ели и пили за мой счет. Когда я стал разбивать им головы одному за другим, поднялся ужасный крик. Полы были залиты кровью. Стало ясно, что именно Одиссей противостоял этим бесстыжим типам, которые слишком вольно обращались с его стадами, с его кувшинами с вином, с его женой и со всем остальным, что было в его доме. Однако вскоре я узнал, что мне была нужна не скалистая Итака, не нежные объятья Пенелопы, не мой мирный дом. Я издавал законы. Я разрешал судебные тяжбы. Я разбирал склоки между пастухами. Я, придумавший способ сжечь Илион, теперь занимался разведением овец. Войны не беспокоили Итаку, нападать на которую боялись правители других королевств. Ведь я был очень знаменит. Моему благополучию ничто не угрожало. Я жил в мире. Но никто не может услышать пение Левкозии, не заплатив за это большую цену. Я больше не слышал Левкозии. Вместо этого я слышал голоса глупцов, восхвалявших мою силу и хитроумие, и голос моей жены, которая благоразумно рассуждала о чем-то, до чего мне не было дела. У меня в моей уютной, спокойной, благоустроенной Итаке было все, что нужно благоразумному человеку. Но в своих странствиях я видел много существ, более необузданных и непокорных, чем я позволял кому-либо быть в своей Итаке. Я слишком много помнил. Нет, я не жалел ни о Калипсо, ни о Цирцее, ни о той прелестной девчушке Навсикае. Я мог бы вернуться к ним, если бы захотел. Но я помнил пение Левкозии, к которой не смел вернуться. Ведь никто не может слышать пение Левкозии, дорого не поплатившись за это.

– Но о чем она пела, о премудрый Одиссей?

– Она пела о том, что преследовало меня, осмеивая достижения моей мудрости. Она пела о том, чего я на самом деле желал.

– Это не совсем внятный ответ, о благородный сын Лаэрта.

Одиссей угрюмо посмотрел на Джеральда и сказал:

– Она пела о том, что тревожит душу мудреца и разрушает его благоразумную жизнь. Я думаю, она пела об Антане. Вот почему я должен совершить путешествие в Антан, где, может быть, я найду то, что мне нужно.

Только тогда Джеральд кое-что припомнил. Он вспомнил об Эвадне, той пернатоногой Эвадне, которую, как говорил Горвендил, во времена ее морской жизни звали Левкозией. Но Джеральд ничего не сказал, ведь в конце концов это было не его дело...

Глава 30

Чего хотел Соломон

Тогда заговорил второй путешественник. Он говорил о том, что было у него в те времена, когда все богатства, все удовольствия и вся власть принадлежали Соломону благодаря его шестикратной мудрости. Никто из обитавших когда-либо среди людей не был наделен таким могуществом, которым обладал Соломон, когда он царствовал над Израилем и правил миром.

Ведь Соломон был в шесть раз мудрее любого человека. Соломон знал шесть слов, неизвестных более никому. Он понимал смысл этих слов.