Кое-что о Еве

Пока Джеральд рассуждал таким образом, дым над разрушенным Антаном становился все гуще и гуще. Говоря с самим собой, он наблюдал за тем, как первые тонкие струйки дыма украдкой ползли вниз по холмам и вдоль дороги, стелясь по земле, под склонившимися ветвями деревьев, двигаясь медленно, как будто замышляя кражу. А обнаружив, что путь свободен, дым как будто бы набрался храбрости и стал все быстрее и быстрее подниматься над поверхностью земли, пока не поглотил все вокруг. Теперь, когда Джеральд закончил свою речь, он не мог различить ничего, кроме небольшого клочка земли под ногами, покрытого травой и камнями. Повсюду вокруг него был холодный туман, светящийся размытым серым сиянием, приходившим со всех сторон.

Часть XI Книга останков

Работа кончается тогда, когда вы получаете жалованье

Глава 46

Серая спокойная дорога среди развалин

Теперь Джеральд путешествовал в сером, светящемся тумане, по серой дороге, которая шла сквозь бесконечное пространство. Она привела его к потрепанной непогодой, покрытой грязными пятнами палатке.

В палатке сидел скелет в маске. Целый костяк сидел прямо, на позолоченном троне. На коленях мертвеца лежал веер, расписанный сценками веселых амурных похождений Арлекина и Коломбины, за которыми сквозь щели в тисовой ограде наблюдал Пьеро. Скелет носил небольшую вельветовую карнавальную маску черного цвета, которая закрывала верхнюю часть черепа, оставляя открытыми глазницы.

Позади палатки находился замок, фасад которого был покрыт облупившимся и поблекшим лаком черного и желтого цвета. Замок был совершенно пуст. Джеральд пересек двор, прошел через множество комнат и коридоров, увешанных старыми выцветшими гобеленами. Он никого не встретил. Затем он подошел к центральной башне, вырезанной из рога, и вошел в комнату, которая некогда была спальней владельца этого замка. Тут он понял, почему ни мыши, ни пауки не осмеливались жить в этом замке.

Тогда Джеральд подошел к логову дракона. Но дракон умер уже давно, и в его буфете не было ничего, кроме солонки и перечницы, сделанных из черненного серебра, а также легкой золотой полукруглой короны, какие любили носить светловолосые принцессы в ту пору, когда сам дракон находился в расцвете сил.

Оттуда Джеральд перешел в оружейную, которая тоже была запущена и пришла в упадок. На мощеной площадке, на которой выясняли отношения рыцари, валялись девятнадцать сломанных копий и три ржавых щита. На женской половине Джеральд обнаружил только печь для обжига. Все гобелены в этой галерее выцвели и превратились в лохмотья.

Потом Джеральд вышел на зеленое пастбище, через которое протекал тихий глубокий ручей. Пастбище было усеяно множеством странных предметов. Он заметил епископский жезл, колесо, рубашку из конского волоса, огромную решетку для пытки огнем и медное блюдо, на котором лежали груди молодой женщины. Он также нашел на пастбище фарфоровую шкатулку с елеем, большую пилу, голубую шляпу, большой железный гребень, зубцы которого, как и зубцы пилы, были покрыты пятнами засохшей крови, а также пальмовую ветвь и два огромных, очень ржавых ключа, помеченных монограммой «S. P.»

Джеральд направился к трем опрокинутым крестам.

Там путь стал еще темнее. По обе стороны от дороги Джеральд мог с трудом угадать в густой мгле очертания разрушенных портиков, куполов и колонн невероятно древних задний. Казалось, будто он идет среди обелисков и многоэтажных, квадратных в сечении башен. Но все было очень серым и смутным. В таком тумане он не мог быть уверен в реальности того, что открывалось его взору.

По узкому мосту он перешел через темную, медленно текущую реку. На том берегу реки сидел кто-то, окруженный стадом свиней, и глаза всех этих свиней глядели на Джеральда сквозь белые, клочковатые ресницы. Человек встал, и Джеральд увидел, что свинопасом был тот самый рыжий Горвендил, Князь Антанских Предместий.

И Горвендил начал свой рассказ.

Глава 47

Горвендил сдается

Горвендил рассказывал о потомках Мануэля, и о том, сколько радости и неприятностей доставили ему выходки представителей этого непредсказуемого рода. И Джеральд вспомнил о Мерлине, так как теперь перед ним, казалось, стоял еще один поэт, которому надоело играть в куклы, так как Горвендил заявил следующее: