Кое-что о команде «Плавающей сковородки»

Очнулся он от чужого голоса, оторвал тяжелую, набухшую звоном голову от холстины, увидел, что рядом с их утлым полуутопшим челноком впахалась в берег округлым носом рыбацкая лодка — крепкая, черная от смоли, со свисающими с бортов веслами. В голове у Лящука промелькнуло недоумение: почему весла, ведь над кормой лодки возвышается голубой остроугольный пенек мотора? — но потом сообразил, что у берега здесь мелко, мотор может зацепить винтом за дно, вот и приходится браться за весла.

Голос принадлежал худому и низкорослому, одетому в продырявленную голубую майку человеку. Грудь у него была узкая, костистая, совсем без мышц — казалось, что сколоченную из фанеры коробку туго обтянули кожей, без всяких прокладок, простилок, прослоек, накрепко зашнуровали — получилась грудь, которую сверху прикрыли майкой, чтобы не было стыдно за грубое изделие, за топорную работу. Пахло от человека рыбной чешуей, внутренностями, морской губкой, которой здесь обмощены все камни, — словом, профессия его была ясна: человек этот — из промысловой бригады, чьи сети стоят перед Лягушачьей бухтой, под крутым отвальным берегом, с которого сползают в воду сизоватые, цвета плесени ручейки. Это мягкая глина «кил». В морской воде мыло не мылится, не пузырится радужной пеной, а вот кил, тот мылится, им даже белье стирать можно и голову мыть.

Леня Мазин с этим дивом их еще в день приезда познакомил.

— Что ты здесь со своим чудо-юдо-аквалангом потерял? — укоризненно выговаривал рыбак Мазину, и Лящук понял, что эти люди давно знакомы, еще по коктебельской жизни Лени. — Ракушки эти вот, да? Их ты потерял, да? Или ерша берешь на абордаж, выковыриваешь его, мухрастого, из песка, а?

Мазин изобразил плечами жест, поднял их вопросительно: а черт его знает, может, и ерша... Рыбак распалился еще больше.

— Недалеко отсюда, во-он за теми вот камнями, метров триста если пройти, имеется одно место, ты же здешний, должен знать... Немцы там в сорок втором затопили шхуну. Торпедой стрельнули и уложили на грунт. Иностранная шхуна-то. Вот туда и попробуй забраться. Рыбешка там покрупнее водится. Не ерш-скорпена, не слизь морская. Наши иногда ныряют, кой-чего и из предметов достают. Намотай себе на ус. Как живешь-то?

— Местами ничего.

— Как БАМ?

— Строится.

— Ну, заглядывай вечером... Туда, в рыбацкий домик. Выпьем, покудахтаем.

— Спасибо, — поблагодарил Мазин, рыбак легко прыгнул в лодку, сдвинул ее веслом с места, отогнал на глубину, дернул веревку, конец которой, увенчанный деревянной пуговкой, высовывался из мотора, лодка окуталась сизым вонючим парком, пошла задом. Через минуту она грохотала уже за скальным выступом.

Мазин еще некоторое время крутился на одном месте, не зная, что и предпринять, потом, увидев, что Лящук смотрит па него, спросил:

— Слышал?

— Слышал.

— Ну и как?

— Есть смысл попробовать.

Леня крутнулся еще раз, постоял немного молча и, не придумав ничего путного, потопал к палатке. Пора было завтракать — поспели рапаны, которых Мазин наловил, пока Лящук загорал, пребывая в цепенящей одури.

День разгулялся совсем, уже здорово припекало, хотя все вокруг еще было покрыто слоистой прозрачной поволокой. Голая, с редкой порослью макушка горы едва виднелась в этой дымной накипи. И вообще, день сегодня до самого финиша будет дымным — куда ни глянь, все в сизой глубине.

Рапаны оказались куда вкуснее вчерашних мидий. Во-первых, они были крупнее — потому и сладкого съедобного мяса в них имелось больше. Прикрытые роговыми пластинами, рапаны долго сохраняли свой стоградусный кипятковый жар, были горячими донельзя — приходилось остужать их, бросать в мелкую воду. Накрытые приблудной волной, костяные скрутки рапан шипели, фыркали, будто раскаленные голыши. Но остудить — это еще четверть дела, куда труднее было выковыривать из скруток мясистые комки ракушек, чьи мышцы были упругими, твердыми, будто резиновые каблуки, никак не хотели поддаваться, горячили пальцы, обжигали ногти. Лящук поддел сильнее, ощутил, как вначале оборвался мускул — белый, сочный, похожий на корешок гриба, потом поддалось и все остальное - вывалился буроватый многослойный мешочек в мясной опояске, затем ошметок мякоти.

Рапаны оказались не только вкуснее мидий — в них и мяса имелось больше, было что ухватить зубами, и вкус здорово отличался — чуть сладковатый, вязкий, питательный, схожий с растительным (знаете, есть такая деликатесная трава сергибус, стебель толщиной в мизинец, кожица тонкая, нежная, чистить совсем не надо, во рту тает — так вкус рапаны был похож на вкус сергибуса).

После завтрака решили сходить на челноке к затопленной шхуне, посмотреть, что это за диковинка, за которую так рьяно агитировал рыбак.

4

— Кто первый лезет под воду? — спросил Мазин. — Вы или я?

Лящук стукнул себя кулаком в грудь — давай я! Киту было безразлично, а Варвара качнула борта челнока — неустойчивая скорлупка-то — и насмешливо посмотрела на Мазина: такой здоровяк, а...

Тот вдруг покраснел и решительно взялся за ремень акваланга: Варварин взгляд он принял слишком однозначно, текст спутал с подтекстом.