Кое-что о Васюковых

Я не буду рассказывать, как мы писали письменную работу и что мы написали. Клавдия Николаевна даже не возвратила нам тетрадки. Она обещала показать их нашим родителям. Она пришла к нам в тот же день. Папа сразу догадался, в чем дело. Он сказал:

— Насколько я понимаю, вы пришли не для того, чтобы вручит!! мне Петину похвальную грамоту.

— Увы, хвалить его не за что, — ответила Клавдия Николаевна. — Он совсем забросил учебу. У меня создалось впечатление, что он совершенно не работает дома.

— Мы создали ему все условия, — сказала ма-ма#— Ему не хватает только птичьего молока.

— Почему ты не учил уроки? — спросил папа.

— Я… я был занят…

— Слышите, он занят!.. Он очень перегружен. Он заседает в Комиссии ООН по разоружению…

— Я не заседаю в Комиссии ООН, — ответил я.

— Тогда чем ты был занят? — нехорошим голосом сказал папа.

Тут все замолчали. Мама вынула платочек, чтобы заплакать. Папа тихо спросил меня:

— Ты скажи, о чем ты думаешь? Кем хочешь вырасти? На кого ты надеешься?

— Я надеялся на бога, — ответил я.

— Он еще шутит! — еще больше рассердился папа. — Как вам нравится этот сатирик?

— Я… в самом деле… надеялся на бога… И я рассказал всю правду.

— Боже мой! — схватился за голову папа. — И это я слышу в моем доме! И это говорит мой сын! И кому? Папе-атеисту!

В комнату вошла Пелагея Ивановна и спросила, нужно ли засыпать в суп вермишель.

— К черту вермишель! — закричал папа. — Лучше скажите, чему вы учите сына?

Пелагея Ивановна посмотрела на меня, сложила руки под фартуком и сказала жалобным голосом:

— Ничему я его не учила. Дите мое чистое, непорочное, забижают тебя родители… Нету тебе от них никакого внимания…

— Вот полюбуйтесь, — развел руками папа. — От нее он всему научился. Ходят по земле такие старорежимные старухи, и никто их не перевоспитывает.

— Я и без вас воспитанная и перевоспитания — сказала Пелагея Ивановна.

Никому до них нет дела, — продолжал папа. — Никто их не агитирует, не убеждает, никто на них не влияет. Групком домработниц в стороне. Даже радио не рассказывает им, как возникла жизнь на Земле, есть ли жизнь на Марсе, не говоря уже о дру. гих естественнонаучных темах!

— Не надо мне ваших тем! — ответила Пелагея Ивановна. — Я и без них проживу. Меня и так все уважают. Меня сам товарищ Полонский, заведующий продмагом, в домработницы зовет.

Пелагея Ивановна пошла к себе и начала укладывать свои вещи. Ширма колыхалась и прыгала как живая. Клавдия Николаевна отдала папе мою письменную работу и начала прощаться. Папа пообещал ей взяться за меня. А мама заплакала и сказала, что она никогда не будет нанимать домработниц. Пусть нанимают их те, которые родились в сорочке!

Я начал врать

Я начал врать. Раньше этого за мной не замечалось. Я был хороший мальчик и никогда не обманывал родителей, у них, слава богу, и без меня хватает неприятностей. А теперь — пожалуйста… Не проходит дня, чтобы я не соврал. Я начал врать незаметно для себя и так втянулся в это дело, что неизвестно, кем я вырасту. Возможно, я стану настоящим преступником. Во всяком случае, честный человек из меня не получится. Так говорит мама.

— Это школа на него влияет, — сказала она тете Насте. — Это Лешка Селезнев, Васька Тертыч-ный и другие его друзья-приятели…

— Определенно школа, — ответила тетя Настя и обняла меня своими большими душистыми руками.

— Он восприимчивый мальчик, — продолжала мама. — Он воспринимает все плохое. Хорошее, по-» нятно, он не перенимает.

Восприимчивость — это палка о двух концах ~ сказала тетя. — Ты помнишь Лидочку Чумилову. В тысяча девятьсот сорок седьмом году она вышла замуж за Калошина. В это время он заведовал галантерейной палаткой. Это был такой честный человек, каких редко встретишь среди современных палаточников. Однажды он забыл дать одной даме сдачу — сорок три копейки — и бежал за ней вприпрыжку три квартала, пока не вручил ей деньги. И вот этому честнейшему Калошину как-то по ошибке сгрузили без накладной пятьдесят пар капроновых чулок. Другой на его месте немедленно продал бы их и деньги положил бы в карман. Но он этого не сделал, а начал звонить во все концы, что у него образовался излишек. Понятно, к нему немедленно прислали ревизию.

«Гражданин Калошин, — спросил ревизор, — прежде чем мы начнем проверку, скажите по совести, сколько вы накрали?»

«Я ничего не крал, — ответил Калошин. — Это излишки!»

«Знаем мы эти излишки! — сказал ревизор. — Такие излишки всегда оборачиваются растратой».

«Клянусь честью, — ответил Калошин, — с чулками произошла какая-то ошибка!»

«Знаем мы эти ошибки!» — сказал ревизор и опечатал палатку.