Коэффициент магии

А вот к тому, что он «чтец» оказалось сложнее подобраться. Я ни разу не видела, кроме сегодняшнего дня, что он применяет свой дар. Хорошо это или плохо?

Чтецы не видели прошлого. Они «считывали» людей и материальные предметы в их настоящей структуре. Один из таких специалистов рассказывал мне, что это похоже на цифровой компьютерный код, благодаря которому можно было весьма неплохо понять намерения человека, определить, врет тот или нет; можно было увидеть внутреннюю поломку – хоть у живого существа, хоть у механизма. С чувствами и эмоциями чтецам было сложнее, но и отголосков мыслей хватало, чтобы решить, так уж хорош тот, кто стоит перед тобой. Конечно, если маг умел расшифровывать увиденный код.

Среди чтецов было много врачей и следователей, да и тех, кто занимался допросами. И бизнесменами они становились более чем успешными, потому как осознавали подоплеку и подводные камни любой сделки.

Что касается личной жизни…

Я вздохнула.

Сегодня у меня промелькнуло ощущение, что меня попытались про-читать во время поцелуя – специально или нет, я не поняла. Вряд ли Максим сумел бы заметить что-то действительно серьезное – все-таки я умела выстраивать весьма надежные блоки – но почему у него было такое удивленное лицо?

Ну вот, вспомнила о поцелуи, и губы уже горят…

А ведь мне следовало бы думать совсем не об этом, а о той картине, что открылась в его подсознании.

По размышлении, я пришла к выводу, что женщина на костре была его женой. Но вот что всё это означало? Что её убили маги? Или что он опосредованно винит магию в её смерти?

И что означал лабиринт и его восприятие себя, как преследователя с ножом? Воспоминания или некие гипертрофированные образы, которых никогда не было в действительности? И не следовало забывать об убийстве курьера, о странных совпадениях…

Похоже, самой мне не разобраться.

Я села за компьютер и начала набирать запрос в Комитет.

Ведь несмотря на страшные картины, я не чувствовала в нем тьмы. Гнили.

И боялась, что мне просто не хотелось в это верить.

* * *

– Мы нашли её.

– Её? – я отвернулась от компьютера. В лаборатории я провела несколько часов одна – Никита так и не появился, а звонить ему я не видела смысла. Как бы это цинично ни звучало, в качестве буфера он себя не оправдал – Максиму на это оказалось плевать. Впрочем, что еще, действительно, ожидать от взрослого мужчины который знает что он хочет. Что касается мальчишки… Да, он был подросток, да его постигло что-то вроде несчастной любви, но я не чувствовала себя виноватой или обязанной как-то исправлять ситуацию. Это был не мой подросток, и я не сделала ничего, что привело бы к такому результату.

И пусть определенную жалость и симпатию я к нему испытывала – как к яркому, умному мальчику, который скоро превратится в харизматичного, умного мужчину – но работать в одиночестве меня более чем устраивало.

В относительном одиночестве, конечно.

Арсенский стремительно – каждое его движение было одновременно резким и плавным, как у хищника, и я в который раз залюбовалась – зашел в комнату, развернул стул, уселся на него верхом и с каким-то удовольствием принялся меня разглядывать.

Я подавила в себе желание поправить прическу.

– Её, – продолжил после паузы Арсенский. – Ту, что спрятала коробку с лунницами. Ну, мы предполагаем, что нашли…

– Погоди, ведь только вчера об этом говорили…

– А разве ты так и не поняла, что я умный? – глаза мужчины заискрились от сдерживаемого смеха. Я аж вздрогнула: таким простым, веселым и понятным я еще его не видела. – Об этой ниточке я подумал еще раньше, как только мы получили груз и сразу попросил расспросить местных. Нашлась женщина, которая рассказала про свою бабку «повернутую на всей этой эзотерической фигне». Попросту колдунью из деревеньки, что стоит рядом с церковью.

– Реально колдунью?

– Ну, по словам соседей, она что-то вечно бормотала, варила в котлах вонючие зелья и отгоняла всех от дома, пока не умерла – кстати, в возрасте девяносто пяти лет. После этого та женщина, внучка – у них отношения не особо сложились – вступила в наследство и нашла «вся-кий хлам», как она выразилась, который её бабка прятала.

– А при чем здесь лунницы?

– По её воспоминаниям взрослые шептались, что у бабки было нечто действительно ценное и она, желая это спрятать от немцев, однажды ночью вынесла из дома – куда и что не сказала. Тогда не до того было: война, потом попытки выжить в послевоенные годы. Отец Марины Васильевны, с которой мой сотрудники разговаривали, погиб во время войны, мама умерла позже, когда она уже уехала в город. Ну а бабка до конца жила в том доме.

– А то что она назвала хламом…

– Мы выкупили, – Максим снова улыбнулся, а я вздохнула про себя – лучше бы он это делал поменьше, – И все интересное переда-дут тебе в ближайшее время.

Кивнула и снова углубилась в изучение бумаг, стараясь не обращать внимания на сидевшего рядом мужчину.

И скорее почувствовала, чем заметила, что он переместился – настолько резко это было – и оказался прямо за мной.