Кофе для невлюбленных

— Добрый день, — поздоровалась я, входя в помещение, и нахмурилась, не сразу сообразив, что за светловолосый мужчина стоит рядом с Георгом, но потом пригляделась и рассмеялась от неожиданности: — Мистер Норманн, а вы изменились!

— А, вы про это? — Эллис ухмыльнулся и потянул за прядь. — Парик. Мистер Калле одолжил. Мои волосы были уж слишком приметными.

— Соглашусь. К слову, мистер Норманн, всегда хотела спросить, — момент был подходящим, и я решилась. — Почему у вас такой странный цвет волос?

Эллис застыл на мгновение, а потом хитро улыбнулся.

— Это секрет, леди Виржиния. Итак, когда вы открываете кофейню?

— Первые гости должны подойти к семи, — я бросила взгляд на большие настенные часы. — То есть у нас еще три с половиной часа. Георг, скажите, как обстоят дела с едой и напитками?

— Закуски, сладости и фрукты имеются в количестве, достаточном для ста десяти человек, — с готовностью ответил Георг, оттесняя Эллиса. Детектив хмыкнул и отошел в сторону, с преувеличенным вниманием разглядывая букеты на столах, венки на стенах и афиши. — Запрашивали приглашения после статьи в газете триста человек, мы выслали семьдесят билетов, поэтому еды должно хватить. Травяные настои и чаи мы также по возможности заготовили заранее. А вот что касается кофе, то, как известно, при хранении оно теряет вкус, поэтому только холодные виды кофейных коктейлей…

Мне казалось, что три с половиной часа — это много, но они пролетели за одно мгновение. Забот было — не перечесть. Сначала оказалось, что не хватает цветов, и пришлось срочно посылать за ними в лавку, потом упала и смялась самая красивая афиша, с которой улыбался Патрик Морель, светловолосый, голубоглазый и предвкушающий первый свой триумф, затем спустилась с верхнего этажа мисс Тайлер и уведомила меня, что у ее маски оторвались завязки… Но без пяти семь последняя белая гвоздика заняла свое место в вазе, маска была починена, афиша заклеена, а к парадному входу подъехал первый автомобиль.

Разумеется, всех опередила леди Вайтберри, на сей раз прибывшая вместе с супругом, бароном, мужчиной неопределенных лет и неопределенной же наружности — невнятного оттенка волосы, слегка одутловатое лицо, глаза, совершенно скрытые за толстыми стеклами очков и растерянно-философская улыбка. Никакого налета аристократичности не было и в помине. Пожалуй, если бы мне случилось встретить лорда Вайтберри посреди улицы, я бы не отличила его от журналиста или, скажем, не слишком преуспевающего адвоката.

Мы обменялись приветствиями, и я пригласила гостей в кофейню.

— О, леди Виржиния, простите, что мы прибыли так рано, — прощебетала птичкой Эмбер. Барон, по обыкновению, отмалчивался, отдавая супруге инициативу в беседе. — Но мне так хотелось спокойно рассмотреть убранство «Старого гнезда» до того, как соберутся все приглашенные. Ведь вы наверняка придумали что-то необыкновенное!

— Что вы, ничего особенного, — я польщенно опустила глаза.

— Нет, я уверена в обратном… Какая свежесть! — расцвела восхищенной улыбкой Эмбер, переступив порог. — Леди Виржиния, здесь просто царство прохлады, как вы добились этого? У меня дома сущее пекло!

— В вазах для цветов — очень холодная вода. А там, где раньше были ниши, мы установили емкости со льдом и задрапировали все шелком…

Вскоре после четы Вайтберри стали подъезжать и другие приглашенные. Вторым на пороге кофейни появился Луи ла Рон, у которого было исключительное право на освещение этого вечера в прессе. А потом коллеги и друзья Мореля, аристократы и постоянные гости кофейни начали прибывать так быстро, что я не успевала встречать всех у входа. К счастью, посетителям было чем себя занять. Мистер Йеннсен, режиссер театра Сен-Ирэн, открывший Морелю дорогу в большое искусство, любезно согласился принять мое приглашение, и рассказывал теперь всем желающим о юности великого актера. Вдоль северной стены был установлен длинный стол с легкими закусками и кувшинами с охлажденным яблочным соком. Гостей обслуживал помощник управляющего — разливал напитки, выдавал десертные вилки и тарелки, собирал грязную посуду, которую Мэдди потом уносила на кухню.

Постепенно разговоры становились все громче и непринужденнее. В воспоминаниях друзей Морель представал очень светлым и добрым человеком, обладающим в то же время тонкой нервной организацией. На сцене он не играл — жил, словно сливаясь с каждой своей ролью. Но как только занавес опускался, а аплодисменты стихали, Морель вновь становился самим собой.

Но, конечно, были у него и враги.

— Леди Виржиния, в этом театре творились ужасные, ужасные вещи, — грудным голосом говорила мне Филис Макнайт, статная черноглазая и темноволосая женщина с дерзким изгибом губ, актриса, обреченная на амплуа роковой красавицы. — У нас была этакая пустышка, Джин Чисхолм ее звали, вечно играла служанок или неудачливых младших дочерей. Так вот, она вбила себе в голову, что Патрик — любовь всей ее жизни. Ну, смешно, на самом деле. Кому нужны дуры, да еще с кривыми ногами… Так вот, она все грозилась отравить его синильной кислотой, если он не обратит на нее внимание.