Кофе и полынь

— Умолкни! Довольно об этом, правда, не желаю слышать. Ни к чему меня пугать, если я и так осторожна… И ради всех святых, побрейся! — в моём голосе сквозит раздражение, и становится стыдно. Я понимаю, что уже наговорила лишнего — лишь оттого, что несколькими минутами раньше сильно испугалась за него, и добавляю, исправляясь: — Как ты здесь? Это ведь не Алмания.

Взгляд у него темнеет.

— Нет, но почти. Я… мы на северо-востоке Марсовии, у самой границы, которую пересечём завтра, самое большое, дня через два, когда откроется путь. Границу сторожат и с той стороны, и с этой, и тот, кто сунется, рискует получить пулю… Но с чем человеку не сдюжить, с тем справится колдун, — он коротко и зло смеётся, так непохоже на себя. — Когда я обещал твоему маркизу послужить Короне, то не об этом думал.

Ему ведь тоже страшно. Я понимаю не сразу, но когда вижу, то всё становится на свои места. Он боится — а кто бы не боялся смерти? И ведь под его началом есть ещё люди, за которых он отвечает… О которых заботится не только ради собственной выгоды.

— Ты справишься, — говорю я уверенно, поднимая на него взгляд. — Кому как не тебе ходить по тайным тропам? Крысолов…

— Крысолов — всего лишь маска, — прерывает меня он. — А здесь всё по-настоящему.

Я делаю маленький — по правде сказать, совсем крошечный — шаг ему навстречу.

— А настоящий ты ещё сильнее.

И — встаю на мыски, чтобы поцеловать его.

…у него обветренные, потрескавшиеся губы; на языке — вкус терпкого травяного отвара, который заменяет чай; руки горячие, шероховатые — каждое ласкающее движение, каждое прикосновение ладоней к спине ощущается остро и ярко.

То, как я себя веду, для леди недопустимо… но единственно возможно для наследницы Алвен, сновидицы из рода, что древнее окрестных холмов.

— Удачи, — шепчу я в приоткрытые губы.

И просыпаюсь.

…Было утро; судя по шуму и суете в особняке, уже позднее, хотя из-за пасмурной погоды казалось, что ещё не рассвело. Пахло сырым бромлинским туманом, выстывшими стенами — и вербеной.

Губы у меня горели, словно поцелуй случился наяву. Но я не стыдилась; всё ощущалось правильным. Пальцы мои сжимали ловец снов, который вчера совершенно точно лежал в ящике стола, надёжно запертый на ключ.

— Леди Виржиния? — робко заглянула в спальню Юджи. — Вы велели вас разбудить, если… Ох, вы ведь уже не спите!

«К сожалению», — подумала я.

Но сказать так вслух, конечно, не могла.

— Осенью просыпаться сложнее… Что там с газетами? Можно ли мне принести одну к завтраку, как и дяде Клэру? Хочу почитать, что пишут об Алмании.

Когда я листала шелестящие страницы, то ощущала себя, пожалуй, немного ближе к Лайзо.

Иллюзия, да; но её хотелось продлить.

Завтрак в итоге изрядно затянулся. Потом пришлось ещё покорпеть над делами: было несколько писем, требующих срочного ответа.

Часть из них касалась текстильной фабрики.

Ещё летом, до отъезда из Бромли, меня пригласили на аудиенцию в королевскую резиденцию. Встретиться пришлось не с Его величеством, разумеется, но с особой весьма высокопоставленной. Меня попросили — о, не приказали, конечно, ибо леди, женщине, не приказы не отдают, пусть и леди из рода, который всегда верно служил Короне — поставить некоторое количество сукна для нужд армии… И, хоть это и была просьба, высказанная в личной беседе, отказать я не могла. А благоразумие подсказывало, что скоро таких «бесед» станет больше — значит, и расходов. Следовало временно перераспределить доходы, а ещё устроить на фабриках нечто вроде врачебного кабинета, позаботиться о запасе необходимых лекарств, чтоб их хватило хотя бы до весны… И о запасе провизии, пожалуй, тоже. С любой смутой, какой бы ни была причина, неизменно приходят болезни и голод, а даже если и отбросить человеколюбие и иные мотивы, угодные Небесам, то останется простая корысть — рабочие не смогут усердно трудиться, если заболеют или им будет не хватать самой простой еды.

Закончив с перепиской и, сказать по правде, возложив самую трудную часть на незаменимого мистера Спенсера и его помощников, я наконец отправилась в кофейню.

День выдался пасмурный и тихий. Облака спустились так низко, что почти что лежали теперь на крышах и смешивались с густым туманом на улице. При виде белого зыбкого марева, в котором люди точно бы растворялись, как призраки, я снова вспомнила свой сон — и отравленный дым. Мне было неизвестно, ни что он собою представляет, ни какую угрозу несёт, ни даже кто и как его создал… создаст? Но я знала наверняка, что этот дым принесёт много горя.

«Может, сообщить кому-то, кто имеет отношение к армии? Полковник Арч как раз недавно упоминал о своих связях…» — промелькнула мысль.

Но тут же я её отбросила: в лучшем случае на меня бы не обратили внимания, а в худшем — посчитали сумасшедшей. Но теперь знал хотя бы Лайзо; возможно, он сумеет что-то сделать.

Лайзо…