Кофе и полынь

Наверху дышалось ощутимо легче. Отчего-то я ежесекундно ожидала встретить Эллиса и даже в красках представляла наш диалог, а потому невольно заглядывала во все приоткрытые двери. К моему удивлению, многие помещения напоминали не то кабинеты для работы, не то небольшие библиотеки; кое-где висели памятные таблички — там, где трудился очередной премьер-министр. Или не трудился, а наоборот, отдыхал, неспешно раскуривая трубку…

А потом в одной из комнат я увидела человека, совершенно обыкновенного, в старомодном костюме коричневого цвета. Это был мужчина, весьма уже немолодой, сухощавый, невысокий, с пышными бакенбардами и отчётливыми залысинами; он стоял у стены совершенно неподвижно, чуть склонив голову к плечу, и то прижимал руку к груди, то опускал. Подумалось даже, не стало ли ему дурно и не стоит ли обратить внимание горничной на этого мужчину…

И вдруг я осознала.

«У него нет глаз».

От виска и до виска словно бы проходила тёмная полоса; не чёрная, а словно бы сероватая, дрожащая, как если бы он был картиной, и в том месте как раз смазалась краска. Взгляд соскальзывал, никак не мог задержаться на лице, хотя выхватывал всё новые и новые детали облачения: скомканный платок в руке, несколько перстней на узловатых пальцах, явно старинных и дорогих…

— Граф Ллойд, — выдохнула я еле слышно, ощущая, как покрывается мурашками кожа.

Всё было неправильно; всё происходило прямо сейчас, наяву, а не во сне. Во сне я хотя бы имела некоторую власть — и не боялась мертвецов.

Или почти не боялась.

Здесь же…

…А он обернулся ко мне, порывисто, всем корпусом разом, и гулким, чрезвычайно низким произнёс:

— Это я! Да, это я! Кто спрашивает? Я тут!

— Леди Виржиния? — позвала меня, кажется, леди Уоррингтон; собачка опять залаяла.

Я же могла думать только об одном:

«Значит, вот тут его и убили».

Воображение против моей воли дорисовало и брызги крови, и ржавый, кисловатый запах. Но наяву всё осталось неизменным. Поскуливала в корзине очаровательная маленькая собачка с большими печальными глазами, а леди Уоррингтон ворковала над ней, как над младенцем. Жеманная особа с марсовийским именем, никак не желающим закрепиться в памяти, умудрилась обогнать всех и теперь стояла у лестницы, нетерпеливо постукивая веером по перилам. Прочие леди рассеялись между нею и мной; многие выглядели растерянными, словно и не знали, идти дальше вперёд или всё же подождать, тем более что негласная их предводительница также замешкалась у корзинки с собакой… Я замерла, не смея двинуться с места; граф Ллойд оставался рядом, шагни только — и притронешься, такой же настоящий, как и всё прочее вокруг… как и все прочие.

Вот только с ним нельзя было заговорить, не привлекая внимания леди Уоррингтон и её подруг.

Значит, надо было вернуться позже.

Во сне.

— Мне почудилось, что телефон издал какой-то звук. Это ведь телефон вон там? — громко произнесла я, оправдывая заминку. — И поглядите только, какое прелестное убранство! У книг очаровательные корешки, а эти зелёные стены! Немного похоже на кабинет моей бабушки, леди Милдред.

— Ах, это всего лишь одна из малых гостиных, — откликнулась одна из леди; кажется, её звали Лилиан. — Ими иногда пользуются, чтобы переговорить с глазу на глаз, но именно на этот этаж редко кто-то заходит. Видите ли, здесь мемориальные таблички у некоторых комнат, а есть, знаете ли, суеверие…

— Дорогая моя, в жизни нынче суевериям не место! — откликнулась леди Уоррингтон. Собачку она теперь держала на руках, и бедняжка наконец успокоилась. — Хотя мне, признаться, тоже не по себе, когда я гляжу на таблички. Они должны придать клубу солидности, но, право слово, сложно забыть, что все эти имена принадлежат людям достойным, но, увы, покойным.

— Но вешать мемориальную табличку при жизни — примета ещё хуже…

Я снова бросила взгляд вглубь комнаты; граф Ллойд всё ещё был там, но силуэт его стал зыбким, полупрозрачным, размытым.

— Кто убил вас? — спросила я, едва шевельнув губами.

На удивление, он услышал — возможно, потому что сейчас для него не существовало иных голосов, кроме моего.

— Так я мёртв? — призрак повернулся вокруг самого себя, как игрушка-волчок, снова и снова, быстрее и быстрее. — Какая досада! Какая досада!

Мне сделалось дурно. Я отвернулась и поспешила вслед за леди Уоррингтон, но всё равно слышала, с каждым шагом неразборчивей:

— Мёртв! Вот так досада! Да, мёртв… Досадно!

Постепенно голос стих.

Я провела там ещё около часа или двух, но ничего нового о клубе не услышала. Зато увидела наконец дворецкого, пусть и мельком. Мы с леди Чиртон шли уже к выходу, когда на лестнице услышала вдруг:

— И, мистер Гибсон, насчёт юбок. Кто б их ни взял, он, поверьте, не сознается…