Кофе, можжевельник, апельсин

– И кто же распространяет эти, с позволения сказать, слухи? Кроме запуганных рабочих, естественно, – холодно поинтересовалась я, пригубив глинтвейн.

Рот обожгло.

Снежная буря продолжала завывать снаружи – необычайно яростная для ноября, а потому немного пугающая.

– Кто, кто… – пробормотал вдруг мистер Аклтон, раскрасневшийся от вина. – Да колдун наш! Как пить дать – он Кирни сгубил.

На губах у Лайзо появилась на редкость неприятная улыбка.

– Значит, колдун? – произнёс он негромко, но ясно. – Ну, посмотрим…

Далее продолжать беседу смысла, очевидно, не было.

После ужина я попросила мистера Панча передать документы, о которых он упоминал за ужином. Вопреки ожиданиям, это оказался не подробный и ясный доклад, а запутанное собрание заметок, рисунков, личных писем, вырезок из газет, планов и счетов. Изучить их перед сном не получилось – мне выделили комнату пусть и тёплую, но слишком тёмную. В замке после ремонта должно было появиться электрическое освещение, однако здесь, в коттедже, использовались только газовые лампы. На столе нашёлся дополнительный керосиновый фонарь, однако зажечь его я не сумела, а потому переложила документы в свой саквояж и легла спать, утешая себя мыслью, что Паола уже давно задремала, и лишний свет ей бы только помешал.

Однако мысли о странной смерти Джона Кирни никак не отпускали.

Слишком много было пугающих деталей. Жирная чёрная сажа, покрывающая всё тело погибшего; отсутствие одежды в один из самых холодных дней за последнее время; нечеловеческий, исполненный боли крик…

Джон Кирни выбежал на дорогу из-за холмов, но где начинался его путь?

Размышляя обо всём этом, я извертелась так, что намотала вокруг себя простыни, точно кокон. Постель словно пылала; взбитые вечером подушки теперь казались каменно твёрдыми. Темнота в комнате была непроглядной, но мне то и дело мерещилось то размозжённое лицо Кирни, то ловец снов с лопнувшими нитями…

«Почему бы и нет, – вертелось в голове. – Почему бы и нет…»

Валх остался в Бромли. Неделя с лишним миновала после страшной ночи, когда Абени похитила Чарли с Кеннетом и едва не погубила Мадлен. Лайзо не починил оберег и не сделал нового, однако сон мой был спокоен, как никогда.

Возможно, я могла… рискнуть?

В уже прочитанных дневниках леди Милдред ни слова не упоминалось о том, как управлять снами. Однако сам опыт подсказывал решение. Мне всегда снилось то, о чём я сильно переживала днём – и размышляла перед тем, как лечь в постель.

…образ Джона Кирни с раздавленной головой вспыхнул под зажмуренными веками. Но на сей раз я не стала гнать его прочь.

У него очень красивые руки. Аккуратные.

Ногти округлые, розоватые; пальцы не слишком длинные, но ровные – ни выступающих суставов, ни заусенцев. На сгибе между большим и указательным – родинка. Запястья массивные, крепкие, с чётко обозначенной косточкой. Её наполовину прикрывает край чёрного узкого рукава.

Я сейчас ростом с воробья, не больше. Но так даже лучше: удобней прятаться. Присев за ретортой, я вижу фрагмент столешницы из полированного дерева; каменную ступку; ряд склянок, загадочно поблёскивающих в тусклом свете масляной лампы; причудливые металлические инструменты на подставке; колбу над керосиновой горелкой…

Остальное утопает во мраке.

Красивые руки сперва покоятся на столе. Они похожи на сделанную из воска модель – бледные, неподвижные. Мне даже чудится, что я вижу гладкий срез там, где начинается манжета…

А затем они оживают. И плавные уверенные движения завораживают, как течение спокойной реки.

Руки перетирают в ступке порошки.

Выпаривают жидкость в колбе.

Листают книгу…

Когда они исчезают, я вспархиваю и заглядываю в гранитную ступку – и едва сдерживаю подкатившую к горлу тошноту.