Кофе со вкусом убийства

Расположившись за любимым столиком (круглым, в дальнем углу, подальше от стойки с подносами и магазина Эдинбургской шерстяной фабрики), они обменивались новостями: у младшего сына Пэт, Лиама, появилась первая девушка – да, приятная вроде, но, кажется, какая-то поэтесса с одной из этих кельтских татуировок на предплечье – не помешает ли это Лиаму сдать экзамены и поступить в Дарем на строительный факультет? («C Божьей помощью», – сказала Лиз. «Да при чем тут Божья помощь, – ответила Пэт, – ему нужно сосредоточиться на оценках, а не на кельтских поэтессах»). Потом обсудили внука Лиз, Джейкоба, который, несмотря на то что учился в лучшей школе Бороубриджа у лучшей учительницы (безупречная миссис Белл, рейтинг пять звезд), оказывался во всех группах поддержки для детей с особыми потребностями. Вдобавок у него все чаще случались приступы, которые Лиз именовала «срывами». Тревожнее всего было то – Лиз фирменно нахмурилась, – что в школе начали намекать: к сожалению, им, кажется, стоит рассмотреть Новые Варианты.

Беседа подходила к концу: они уже обсуждали последнюю серию саги о завуче из их старой школы и ее новых персональных номерных знаках («Все что надо знать о системе образования», – мрачно заметила Тельма), когда Лиз неожиданно выпалила: «Это Топси», как будто обсуждение бывшего места работы каким-то образом материализовало их бывшую коллегу.

Тельма и Пэт огляделись. Тельма ожидала увидеть резкие, но немного мрачноватые черты лица – черты, которые идеально соответствовали решительным записям в детских тетрадях по чтению «Читает с НЕКОТОРОЙ беглостью. ПОЖАЛУЙСТА, попробуйте дочитать эту книгу дома». Пэт инстинктивно проверила бюст, пригладила волнистые волосы, выкрашенные хной, и поправила легкий яркий шарф, припомнив так ясно, словно наяву услышала его, тот неодобрительный возглас в глубине горла, который сопровождал многое, что годами она делала перед Топси: обильное использование блесток, пародирование школьного секретаря, чрезмерно восторженное исполнение песни «Мы идем охотиться на медведя».

Но первой они увидели не Топси, а Келли-Энн, ее дочь, некогда похожую на принцессу Златовласку: она стала старше, располнела, на ее лице проступили мрачные йоркширские черты матери, но в ней по-прежнему оставалось что-то от принцессы (розовое пальто «Шанель», сумочка «Майкл Корс», золотые локоны, явно уложенные в салоне классом повыше, чем «Завивка и окраска», куда они ходили). Она оглядывала переполненное пространство в поисках свободного столика. Тельме, поклоннице черно-белых фильмов, она тут же напомнила Бетт Дейвис[2]; казалось, над головой Келли-Энн вот-вот всплывет надпись «Что за дыра!».

А рядом с Келли-Энн стояла сгорбленная фигура, скрючившая руку, будто ребенок на пешеходном переходе… растерянное раскрасневшееся лицо подрагивало, она яростно оглядывалась по сторонам, словно недоумевая, где находится и что от нее хотят. Затем это лицо прояснилось, и Тельма с Пэт наконец узнали некогда эффектные, но грозные черты бывшей воспитательницы, Топси Джой. Ее имя всегда вызывало у Пэт (у которой была привычка давать людям прозвища) ассоциации с детскими книжками с картинками – «Топси Джой в парке», «Топси Джой на море». Возможно, именно поэтому Топси старалась быть такой жесткой, чтобы компенсировать неверное впечатление, которое могло произвести ее имя.

Когда Келли-Энн услышала восклицание Лиз и увидела всех троих за столиком, ее лицо прояснилось от внезапного облегчения, как будто именно их она и ожидала тут встретить.

– Смотри, кто здесь, – сказала она, слегка встряхнув Топси. – Мама, посмотри, кто это. – Она лучезарно улыбнулась им; что-то в ее радости, в нарочитости слов, обращенных к матери, создавало впечатление, будто их подчеркнули розовым фломастером. Все трое исподтишка переглянулись: никто и никогда не разговаривал таким тоном с Топси. Но та, похоже, вообще мало что понимала; ни тени узнавания не проскользнуло по ее лицу, пока Келли-Энн осторожно подводила ее к столику.

– Ну вот, – сказала Лиз. Но Топси отшатнулась от улыбающейся женщины в зеленом кардигане, разглядывая ее короткие седые волосы и морщины, как будто пыталась вызвать к жизни какое-то давнее воспоминание. – Сколько лет, сколько зим, – добавила Лиз уже менее уверенным тоном.

На самом деле прошло уже более полутора лет с тех пор, как они видели ее на похоронах Гордона: тогда они стояли, прижавшись друг к другу, на церковном дворе в Балдерсби. Лицо Топси застыло, как маска, а Келли-Энн каким-то образом съежилась и стала похожей на ребенка.

– Мы просто вышли прогуляться. Проветриться немного, – произнесла Келли-Энн. – Правда, мама? – И снова этот теплый, веселый, но нарочитый тон с ноткой усталости, которая ни от кого не ускользнула. Все трое уставились на Топси, а та посмотрела на них в ответ так, будто напряженно разгадывала судоку и ее прервали.