Кофе в бумажном стаканчике (СИ)

Надя встряхнула густыми волосами, выпрямилась. Решение, до последнего момента не смевшее постучаться в душу, раздираемую сомнениями, пришло внезапно и сделало ее одержимой. Девушка вернулась в тот же магазин, из которого сбежала со слезами на глазах, спокойно рассчиталась за хлеб, купила колбасы, улыбнулась знакомой продавщице и не торопясь направилась домой. Как прошло празднование ее двадцати трехлетия, она не запомнила. Уставшая до предела, Надежа заснула в тот же момент, когда после проводов гостей и мытья посуды ее голова коснулась подушки. А утром у нее началась другая жизнь.

Замечательное время — детство! Светлое и чистое, оно способно наградить маленького человека неугасимым источником внутренней энергии, который сможет осветить не только его будущую жизнь, но и, возможно, кого-то рядом, кто в этом особенно остро нуждается. Конечно, бывает и по-другому — отношение родных может лишить ребенка радости, год за годом превращая его в сухое бездушное существо. Но маленькой Надюшке Головенко повезло больше других. Взлелеянная любовью родителей, девочка благополучно выросла в малоизвестном городке с труднопроизносимым названием Цюрупинск, утопавшем в вишневых садах на юге Херсонщины, и даже не подозревала, что за границами ее уютного мироустройства бьется бурным потоком совсем иная жизнь — совершенно незнакомая, сложная и крайне нелегкая.

Похожий на тысячи таких же небольших южных городов, Цюрупинск был тихим, пыльным и традиционно провинциальным. К счастью для жителей, здесь был расположен один из самых крупных консервных заводов — выстроенный еще после войны, модернизированный десяток лет назад и обеспечивавший стабильным заработком добрую половину жителей города. Кроме того, постоянно трудились всевозможные пекарни, рыбные артели, парикмахерские, мастерские и прочие маленькие частные предприятия, худо-бедно поддерживающие деловую жизнь городка. Остальная половина жителей каждый день уезжала на работу в Херсон, чтобы возвратиться к вечеру до предела уставшими и недовольными тем, что с раннего утра снова придется куда-то ехать.

Жизнь в Цюрупинске была неторопливой и по-сельски однообразной. Она оживала весной, с наступлением садово-огородного сезона, и сбавляла темп с приходом холодов и песчаных бурь. Бережливые горожане трепетно относились к урожаю и не давали себе покоя, пока последняя ягода не была определена по назначению — закатана, заморожена, перетерта с сахаром. Особенно любимы здесь были вишни. Они росли по всему городку, куда падали на землю косточки, обильно плодоносили, закрывали дома от палящего солнца. Когда приходила пора, считалось дурным тоном не выйти с ведром в вишневый садок и не покрасоваться перед соседями собранными ягодами, словно вишни были щедрой данью матери-природе, которую горожане всячески старались ублажить.

Личная жизнь горожан, где все давно друг друга знали в лицо и являлись близкими и дальними родственниками — кумовьями, сватьями, крестными и крестниками — проходила в миру. Например, тридцатилетнего сына тети Любы, соседки семьи Головенко, за пьянство корили всей улицей, считая своим долгом воспитывать, но и не чурались пропустить с ним стопку по праздникам. Самих Головенко в городке недолюбливали. Но если бы ту же тетю Любу спросили, в чем это выражается, она бы ответить не смогла, втайне осуждая их за то, что слишком сдержанна была Надюшкина мама в разговорах о делах семьи, слишком горяч был ее муж в суждениях о политике и начальстве. Впрочем, криминала в этом не было никакого — против местных правил они вроде бы и не шли, хотя Надин отец всегда поступал по-своему. Это раздражало, но с этим мирились — слишком важную должность он занимал, слишком многие от него в округе зависели.

Маленькая Надя хорошо запомнила историю с забором, в один момент отделившим владения тети Любы и спрятавшим их собственный двор от ее нескромных взглядов. Так уж повелось, что в их районе на краю городка, застроенном старыми одинаковыми домиками под двускатными крышами, было принято хвалиться перед соседями чистым двором, который надо было демонстративно подметать каждое утро — и чтобы непременно одобрили, дали знать, что видели. Если установленный порядок нарушался, начинались вопросы, и попробуй не ответь! Тут же сыпались нравоучения, подкрепленные местными суевериями — мол, нехорошо! Еще дед с бабой так делали, а если по-другому, непременно быть беде. Так произошло однажды и с Надиной мамой. После язвительных замечаний тети Любы по поводу неубранного двора и слез матери, которые отец переживал крайне тяжело, девочка, вернувшись на следующий день со школы, с удивлением обнаружила высокую кучу строительного камня возле их старенького штакетника. Добротный забор был поднят за неделю. Тетя Люба, лишенная возможности наблюдать за жизнью соседей, наконец, угомонилась, Надину маму задевать перестала. И затаила глубокую обиду.