Кофе в бумажном стаканчике (СИ)

— Не бойся, мамуль, старые девы не так уж и плохи. Буду тебе помогать воспитывать Мишку.

— Зря ты так, доча. Не нужно выделяться.

— Нужно, мам, если я так хочу. Это моя жизнь. Мнение тети Любы меня не интересует.

— Ты вся в отца, такая же упрямая!

Галина Борисовна обиделась, отвернулась, стала похожа на большую нахохлившуюся птицу. В ее глазах застыла боль, будто она, будучи счастливой, чувствовала вину за то, что у дочери такого счастья нет. Надя не могла ей объяснить, что ее счастье не в захолустном Цюрупинске, и жизнь у нее будет другой — не похожей на родительскую. Подождав несколько минут, когда мать перестала дуться, дочь поцеловала ее, уговорила улыбнуться, убедила в том, что обязательно все будет хорошо. Та ей поверила и успокоилась — до следующего разговора с тетей Любой.

Так незаметно промелькнули пять бесконечных лет.

За эти годы Надежда превратилась из простодушной выпускницы школы с мечтательным взглядом в замкнутую немногословную девушку. Свободное время она проводила в собственной комнатушке за книгами, с отцом за шахматами или в хлопотах по саду — домашнее хозяйство девушка не любила, с удовольствием предоставляя возможность управлять домом матери. Семейная жизнь Головенок неспешно катилась по наезженной колее, но в отношениях Нади с родителями появилось незримое напряжение. Выражалось оно в нежелании обсуждать с ними общие дела, словно это было ей давно не интересно.

Когда в начале мая Наде исполнилось двадцать три года, последней каплей стал подслушанный в хлебном магазине разговор местных кумушек. За спиной, в очереди, краем уха она выхватила обидное слово «порченая». Так в городке называли одиноких девушек или женщин, которые держались в стороне, ни с кем не водили дружбу, замуж не выходили. Почему-то здесь считалось, что нужно обязательно хоть какое-то время жить вместе с мужчиной, пусть даже агрессивным алкоголиком, и заботиться о нем, полностью испив чашу собственного горя до дна. В противном случае женщину осуждали, считая ее слишком разборчивой. Для Нади такая перспектива казалась кошмарной. Любые отношения, унижающие женское достоинство, виделись ей грязными и порочными. Она не собиралась приносить себя в жертву общепринятому мнению.

На следующий вечер после дня рождения, за ужином, Надежда очень спокойно, почти бесстрастно, сообщила родителям о своем решении уволиться с завода и сдавать экзамены на факультет экономики. Впервые за долгое время кажущегося спокойствия в семье Головенко состоялся крайне бурный разговор. Отец недовольно ворчал, что дочь не знает, чего хочет, потому что у нее есть все — дом, работа, образование. Мама ему слабо возражала, утверждая, что Надя одинока, ей срочно надо замуж, образование и работа здесь ни при чем. Надежда возбужденно фыркала и спрашивала, уж не на аркане ли мать притащит ей жениха? На это отец отвечал, что дочь и сама могла бы побеспокоиться о себе, а не сидеть над глупыми книгами, что она вбила себе в голову бог знает что, мечтает черт знает о чем, стала совсем странная, не от мира сего. Надежда резко ответила ему, что он сам ее этому научил. Отец обиженно замолчал и задумался.

Мишка смотрел на них, сидя в углу на табуретке, грыз пряник с повидлом и настороженно удивлялся, не понимая, радоваться происходящему или, на всякий случай, зареветь. Впервые при нем взрослые так громко разговаривали, энергично размахивая руками. Уходить из кухни он не собирался, ему было интересно.

— Ты вообще куда надумала? В Херсон, надеюсь? — отец спросил с плохо скрываемым сарказмом, словно уже готов был смириться с ее решением, но категорически не хотел признавать победу дочери над собой.

— Нет, в Крым, в Симферопольский университет.

Отец от неожиданности закашлялся, а мама открыла рот.

— В Кры-ым? Но туда ехать двести пятьдесят километров!

— Я уеду в Крым. И буду жить в Симферополе, — она проговорила эти слова тихо, но настолько четко и веско, словно уже наперед знала свое будущее.

Отец отчаянно махнул рукой:

— Уезжай!

— Как уезжай?! — мама горой поднялась из-за стола и посмотрела на мужа широко открытыми глазами, — Вася, да куда она поедет-то?!

— Все, Муся, разговор закончен, хочет — пусть едет хоть на Аляску, — он добавил в сердцах нечто крепкое, матерное и ушел в спальню, громко хлопнув дверью.

Мать отправилась за ним и не вернулась. Надя, подождав некоторое время, покормила брата, повела его спать, прочитала сказку про трех поросят.

Когда она выходила из спальни, Мишка вдруг ее позвал — осторожно, словно проверял, откликнется или нет:

— Надь!

— Что?

— Ты уедешь?

Она вернулась к нему, села на кровать, погладила по светлым, как у матери, волосам, поправила одеяло.

— Уеду, мой хороший.

— А ты будешь ко мне приезжать?

— Обязательно!

— Хорошо, тогда уезжай, — Мишка, успокоенный, отвернулся к стене.