Кофе в постель, пожалуйста! (СИ)

— Не выживет. Я, как кандидат наук, повышаю рейтинг школы. А наш милый завуч, хоть и с ноткой безумства, радеет за каждый балл.

— Она создаст невыносимые условия для работы.

— В школе всегда невыносимые условия. Это константа.

— В конце концов, тебя просто лишат премии!

— Не премии, а стимулирующей оплаты труда, — поправила я Лилю, механически листая тест за тестом, почти по памяти заполняя результаты. — И ты знаешь хоть одного человека в нашей школе, которому ее платят?

— Я слышала, что историк получает почти сто тысяч, — сделав большие глаза, поделилась со мной подруга страшным-престрашным секретом.

— Лиля, он племянник директора, — усмехнулась я, опуская с небес на землю не по годам наивную учительницу. — И ты зря за меня переживаешь. Если б Евдокимова действительно была недовольна моей работой, то уже вызвала бы меня на ковер, а не наблюдала бы за нами в бинокль.

— Что? Опять?

Лиля с опаской покосилась на окно и, обнаружив в соседнем корпусе прильнувшего к стеклу завуча, вооруженного полевым биноклем, поспешно отвернулась, закрывая лицо одним из моих тестов.

— Давно она смотрит? — спросила Лиля так тихо, как будто ее могли не только увидеть, но и услышать.

— С самого начала, — разбила я хрупкие надежды подруги о суровую реальность. — Расслабься, у тебя все равно сейчас нет урока. Скажем, что ты пришла посоветоваться со мной насчет поведения Горчакова.

— Кстати о Горчакове, — тут же оживилась приятельница. — Он мне уже два урока сорвал! В последний раз стал молотить рукой по парте, чтобы у него синяки остались, и грозился заявить в полицию, будто я его избила. Представляешь?

— Вполне, — обронила я, забирая у Лили тест-прикрытие и кладя его в общую кучу.

— Что у него за семья? Не совсем благополучная, да? Может, дома его игнорируют? Вдруг он, как любой недолюбленный ребенок, хочет привлечь к себе внимание? — тут же посыпалось на меня одно предположение за другим. — Как думаешь?

— Нормальная у него семья.

— А что же тогда? — растерялась добросердечная Лиля, искренне желавшая помочь всем и каждому. — Неужели… неужели он жертва насилия?

— Да нет, просто дурак, — успокоила я подругу, покосившись на завибрировавший фитнес-браслет.

А вот и она. Безумная Евдокия.

— Начальство вызывает, не удержалось, — поделилась я с Лилей, поднимаясь из-за стола. — Проводишь?

— Конечно! — Пока я отправляла завучу сообщение о том, что скоро приду, подруга подровняла за меня две стопочки бумажек, малую часть которых каким-то чудом все же удалось просмотреть. — Кстати, хотела спросить, но совсем вылетело из головы. Что у тебя с аватаром в Ватсапе?

— А что у меня с авата… Оу!

— Оу? — Лиля хитро прищурилась, глядя, как я наскоро меняю скандальное фото с любвеобильным советским вождем, совершенно неуместное в общении с коллегами, на портрет Зигмунда Фрейда. — Ты ничего не хочешь мне рассказать?

— Попытка пошутить обернулась против меня, — кратко обрисовала я вчерашнюю ситуацию и, пока это было еще возможно, улизнула от любопытной подруги под благовидным, просто железобетонным, а главное, совершенно правдивым предлогом.

Выслушивая от Безумной Евдокии очередную нудную нотацию и не забывая вовремя кивать во время драматических пауз, я, по милости Лили, мысленно вернулась во вчерашнее утро. Должна признать, было забавно обмениваться сообщениями с совершенно незнакомым мужчиной и я, пожалуй, была бы не прочь повторить этот опыт. Но, естественно, с тех пор от любвеобильного гепарда не пришло ни слова. Видимо, разобрался, что отправил послание не по адресу и нашел-таки своего котенка в телефонной книжке…

— И помните, Тамара Михайловна! Вы лицо школы! — пафосно завершила свою речь заведующая учебной частью, грозно сверкая стеклышками очков. — Что мы можем требовать от детей, если сами не в состоянии соответствовать простым и понятным правилам? Я прошу вас больше не пропускать планерку и серьезнее относиться к требованиям администрации! Вы меня услышали?

— Конечно, Анна Львовна, я вас услышала, — послушно ответила я и была выпущена на свободу снисходительным взмахом руки.

Школьная круговерть затянула меня, лишив нормального обеда, неведомым образом пропавшей со стола паркерской ручки и веры в человечество. К концу рабочего дня, когда моя сила воли начала порядком сдавать позиции, я заперлась в своей вотчине от галдящих детей и нервных коллег, добила-таки проверку тестов, начатую еще утром, и ровно в пять часов покинула школу с полным ощущением того, что за мной закрываются врата ада.

Вырвавшись на улицу, глубоко вдохнула прохладный осенний воздух, наслаждаясь его свежестью после душного кабинета. Спину немного ломило от долгого сидения за столом, а составление никому не нужных отчетов, пестрящих графиками и диаграммами, оставило какое-то муторное послевкусие, которое нестерпимо хотелось смыть глотком хорошего кофе.