Коффи проходит милю

Дин, Гарри Тервиллигер и я подошли к камере Вождя через три минуты после того, как Билл и еще два надзирателя увели Биттербака в Аркаду. Дверь в камеру они оставили распахнутой, старик Два Зуба с растрепанными седыми волосами уже сидел на койке.

– На простыне пятна от спермы. – Два Зуба хохотнул. – Наверное, он постарается избавиться от них, прежде чем вы, парни, выведете его отсюда.

– Заткнись, Два Зуба, – бросил Дин. – Обойдемся без шуточек. Мы заняты важным делом.

– Хорошо, хорошо. – Лицо старика сразу стало серьезным. Лишь в глазах по-прежнему сверкали веселые искорки. Когда репетировалась казнь, жизнь в старике так и бурлила.

Я выступил вперед.

– Арлен Биттербак, как сотрудник суда и страж закона предъявляю вам ордер, извещающий о том, что ваша смертная казнь состоится сегодня в означенный в нем час. Выходите из камеры.

Два Зуба поднялся с койки.

– Я выхожу, я выхожу, я выхожу, я выхожу.

– Повернитесь, – приказал Дин.

Когда старик повернулся, Дин внимательно осмотрел его плешивую, в перхоти, макушку. Мы знали, что макушку Вождя к завтрашнему вечеру чисто выбреют, но в обязанности Дина входила проверка работы цирюльника. Щетина ухудшала контакт, что могло привести к нежелательным осложнениям. А мы для того и репетировали, чтобы их избежать.

– Хорошо, Арлен, пошли, – приказал я старику Два Зуба, и мы пошли.

– Я шагаю по коридору, я шагаю по коридору, я шагаю по коридору, – повторял Два Зуба.

Я шел от него справа, Дин – слева, Гарри – сзади. На развилке мы повернули направо, подальше от жизни, что продолжалась на тюремном дворе, и навстречу смерти, которая ждала в кладовой. Мы зашли в мой кабинет, и Два Зуба без напоминания упал на колени. Сценарий он запомнил назубок, возможно, лучше нас. Бог тому свидетель, в тюрьме он появился раньше, чем мы.

– Я молюсь, я молюсь, я молюсь. – Два Зуба воздел к небу узловатые руки. Выглядели они совсем как на знаменитой гравюре, вы понимаете, о чем я говорю. «Господь – мой пастырь», и так далее.

– Какой Биттербак веры? – спросил Гарри. – Надеюсь, нам не придется приглашать этого шамана-чероки, который будет прыгать по кабинету, тряся концом?

– Вообще-то…

– Все еще молюсь, все еще молюсь, все еще устремляюсь помыслами к Христу, – перебил меня Два Зуба.

– Заткнись, старый козел, – бросил Дин.

– Я молюсь!

– Так молись про себя!

– Чего вы так запаздываете? – заорал из кладовой Зверюга. В связи с экзекуцией ее освободили от хлама. Мы приближались к зоне смерти. Это чувствовалось даже по запаху.

– Не дергайся! – огрызнулся Гарри. – Что это ты такой нетерпеливый?

– Молюсь. – Губы старика изогнулись в неприятной улыбке. – Молюсь о терпимости, всего лишь о терпимости друг к другу.

– Вообще-то Биттербак – христианин. Так он говорит, – докончил я прерванную фразу. – И его вполне устроит баптистский священник из Тиллман-Кларка. Его фамилия Шустер. Мне он тоже нравится. Шустрый такой, не дает им совсем уж расклеиться. Вставай, Два Зуба, на сегодня ты уже достаточно помолился.

– Шагаю. – Старик поднялся. – Снова шагаю, снова шагаю, снова шагаю по Зеленой миле.

Даже ему, при его невысоком росте, пришлось пригнуться, чтобы не задеть головой дверь в дальней стене моего кабинета. Мы же просто согнулись. В ситуации с настоящим заключенным это был наиболее опасный момент, поэтому я удовлетворенно кивнул, взглянув на возвышение со Старой Замыкалкой и увидев Зверюгу с револьвером наизготовку. Так и надо.

Два Зуба спустился по ступеням и остановился. Складные стулья, числом сорок, уже стояли на положенных местах. Биттербака повели бы к возвышению по дуге, подальше от сидящих. Во избежание эксцессов при казни число надзирателей увеличивалось на полдюжины. Командовал ими Билл Додж. У нас еще ни разу приговоренный к смерти не нападал на присутствующих при казни… и мне хотелось, чтобы так продолжалось и дальше.

– Готовы, парни? – спросил Два Зуба, когда у ступеней мы все вновь выстроились в прежнем порядке. Я кивнул, и мы зашагали к возвышению. Я часто думал, что мы более всего напоминаем конвой знаменосца, забывшего захватить с собой знамя.

– А что должен делать я? – полюбопытствовал Перси из щитовой, приникнув к оконной решетке.

– Наблюдай и учись, – ответил я.

– И не лапай рубильник, – пробормотал Гарри.

Два Зуба его, однако, услышал и хохотнул.

Мы подвели старика к возвышению, и он сам, без напоминания, повернулся спиной к Старой Замыкалке: всезнающий ветеран, не допускающий отклонений от заведенного порядка.

– Сажусь, сажусь, сажусь, бросаюсь в лоно Старой Замыкалки.