Когда ад замерзнет

— Может. — Рыжий Пиджак смеется. — Всегда хочется найти виноватого где-то на стороне, так что может. Но, ко всеобщему ужасу, Полина от этих ран не умирает, и тогда Лешка не выдерживает и бежит к матери. Та несется в подвал, где перепуганные пацаны и раненая Полина. И тетка эта, Митрофановна, мигом соображает: Лешку тоже припутают, как соучастника. И она говорит пацанам: ступайте по домам, а я ее перевяжу и утащу подальше отсюда, она и не вспомнит ничего, по башке ударенная, — типа, я медик, я знаю. Но молчок, намертво. И пацаны убегают, а Митрофановна добивает Полину ножом, который принес Ленька. Это как раз и есть сильный удар в горло, задевший даже позвонки. Она же знала, что такой нож не слишком хорош для дела, а скальпеля у нее не было.

— И зарывает ее в отсеке.

— Да, под плитами. — Рыжий Пиджак кивает. — И связку ключей туда же бросает. Полина успела поднять две плиты, и Митрофановна разбирает еще несколько, чтобы похоронить тело.

— Крови было море.

— Да. — Рыжий Пиджак кивает. — И она вытирает кровь, лишнюю землю прячет в камин, а потом ставит на то место кресло и доски от шкафа. И когда она копала, то нашла предмет, который искала Полина. Вот тот самый ящик, который потом ты утащила из флигеля. Я видел, да. Я же его и забрал, но какое разочарование. Зато я понял, отчего Митрофановна взъелась на Щеглову: Лешка у нее был приемный, а Полина была его родной матерью. Она ведь думала, что Полина за сыном пришла, а той клад был нужен, а Лешка был ей что прошлогодний снег. Так-то, у каждого свои ценности, Полине побрякушки были важнее всего, а Митрофановне — Лешка.

— Ага, я видела документы. Я вот о чем думаю… Митрофановна не могла не знать, что игрушки эти ценные, ведь это был клад.

— Думаю, что-то она подозревала, но если ей, например, сунуться их продавать, всплыло бы убийство. — Рыжий Пиджак презрительно сморщился. — Ведь легально она продать это не могла, все же знали о коллекции Карелина, ее бы прижали на предмет «откуда дровишки?», и раскололи бы в пять минут, и это она отлично знала, она ж была умная тетка, говорю тебе. Так что сидела тихо с этими ценностями, только и радости, что в сервант поставить, тут уж она себе не могла отказать.

— Дичь какая… Значит, она подозревала, что Зойкина мать продала ту игрушку, а не разбила, но не из-за денег бесилась, а из-за того, что если вдруг кто-то поинтересуется, то выйдут на нее, и всплывет убийство?

— Ну, то-то. Я тоже так думаю. — Рыжий Пиджак поднимается. — Видимо, Лешка что-то такое насчет убийства подозревал, он же знал, что случилось в подвале, а может, и видел, что сделала мать, но о трупе он знал. Зойка что-то такое слыхала от него, пьяного, но о том, что мамаша ее продала цацку, она понятия не имела, как и о деньгах, я думаю — я ведь за ту игрушку спрашивал ее и спрашивал, а она все говорила — мать разбила нечаянно, ну а теперь понятно, что мамаша ей не сказала, и денег этих Зойка в глаза не видела, так что я придушил ее — и подвесил для смеха, ты рожу ее видела?

Он смеется, а я думаю, что он полный псих.

— Лешку я увозить не стал, пришиб там же, в подвале — чтоб казалось, что кто-то свой, а Зойка меня сама впустила, я же полиция. Вот она-то мне и сказала, что вещь Лешка отдал тебе. Ну, а я ее придушил, очень она была мерзкая баба, не смог отказать себе в удовольствии.

Он точно маньяк, тут уж двух мнений быть не может.

— Может, они оттого спились, что стресс такой был…

— Спились они все оттого, что их родители были алкашами. — Рыжий Пиджак презрительно фыркнул. — Не ищи души там, где ее нет, их отцы пили, вот стали пить и дети. Как они смешно бултыхались, дегенераты!

— В смысле?

— В коромысле! — передразнил меня Рыжий Пиджак и засмеялся, но это не смех. — Я их в гараже за ноги подвешивал, они быстро трезвели. А потом крюком пожарным по горлу — хвать, и кровь в таз. Ленька мне когда об этих игрушках сказал — вскользь сказал, он не понимал, почему я именно его выбрал, а не его друганов, вот и рассказал, в числе прочего, что Лешкина мать поссорилась с невесткой из-за глупой игрушки… а я вдруг подумал: яйцо, украшенное стекляшками? А вдруг!!! И второго алкаша подгреб, он больше знал. А когда Лешку в подвале расспрашивал, он на Зойку указал — оставить в живых я его не мог, конечно.

— Он бы, протрезвев, и не вспомнил бы тебя.

— Ну, а если бы вспомнил? Нет, рисковать я не мог. Но он легко умер, кореш твой, а те двое — нет.

— Зачем ты с ними так?

— Так смешнее. — Рыжий Пиджак поднялся. — Я всегда по-разному убиваю. Выслеживаю, прикидываю… никто это никогда в серию не свяжет. Но теперь я уйду на покой. Все, Линда Альбертовна, приятно было поговорить, да дело не ждет. Где игрушка?

Он не слышит то, что спиной ощущаю я: кто-то стоит за дверью. Это вибрация половиц и двери, ощутить можно, если только что-то сломано в организме и болит от дуновения ветра.

— В кладовке. — Я понимаю, что тянуть дальше опасно. — В ящике с новогодними игрушками. Сбоку лежит, в хвост мишуры завернуто. Но смотри, шарики не побей.

Он смотрит на меня, как на сумасшедшую.