Когда бессилен закон

Дина была необычным ребенком. С самого дня ее рождения я обсуждал с нею свои дела. Когда она была совсем маленькой, это было лишь остроумной игрой, способом, которым я вслух организовывал свои мысли. Но я продолжал делать это и тогда, когда Дина настолько повзрослела, что могла отвечать. Она никогда не выказывала какой-то особой проницательности, ничего похожего на это, но она слушала так внимательно, что я чувствовал себя просто обязанным найти необходимый ответ. Смотря на вещи реально, я понимал, что Дина вовсе не была каким-нибудь не по годам развитым вундеркиндом, но все же она обладала необычным для десятилетней девочки запасом знаний. Она мгновенно сообразила, что я имел в виду, говоря о Генри. Он, конечно, был опытен не только в ведении процессов, он умел делать соответствующие возражения противной стороне, подготавливая почву для апелляции. Это и послужило одним из доводов в моем выборе. Слишком многие из хорошо известных адвокатов старой закалки адвокатов имели сильное предубеждение против обжалований: либо победа на процессе, либо пропади все пропадом!

Дина поняла, о чем я говорил: вполне возможно, что в суде нас ждало поражение, если дело дойдет до суда. Она рассудительно кивнула.

— Если вы позволите мне вмешаться в вашу беседу, — улыбнувшись, сказала Лоис, — то расскажите, как в действительности прошла встреча с адвокатом?

— Отлично, — автоматически ответил я, затем остановился, чтобы вспомнить и понять, каким же должен быть настоящий ответ на этот вопрос.

Когда я вошел в офис Генри, Дэвид уже дожидался меня там. Казалось, до моего прихода они вовсе не были заняты беседой. Дэвид сидел не в одном из кресел для клиентов, а на диванчике у противоположной стены. Генри привстал из-за стола, чтобы поздороваться со мной за руку.

— Это очень лестно для меня, — сказал он, — учитывая то, сколько раз вы побивали меня на процессах.

— Все обвинители, как правило, побивают адвокатов, — скромно возразил я. — Шансы здесь…

Я сообразил, насколько неосторожным было это замечание при подобных обстоятельствах.

— Ну, положим, не всегда, — сглаживая мой промах, сказал Генри.

— Кстати, мои поздравления в связи с делом Гонсалеса, — вспомнил я.

За неделю до этого апелляционный суд принял решение об отмене приговора по делу о вождении в нетрезвом состоянии, удовлетворив ходатайство, представленное Генри Келером. (Дела, связанные с пьянством за рулем, являлись источником существования для адвокатов города Сан-Антонио. Здесь, по-видимому, не нашлось бы и трех настолько популярных и богатых адвокатов, которые могли бы позволить себе больше не заниматься такими делами.) Я был уверен, что нам-то придется обжаловать приговор в более высоком апелляционном суде, но не стал говорить этого при Дэвиде.

— Спасибо.

Многих людей должно было удивить мое решение пригласить для защиты сына именно Генри Келера. Но я очень хорошо это обдумал. Ввиду того, что Дэвид обвинялся в изнасиловании чернокожей, мне пришлось ограничиться выбором из небольшого числа адвокатов и уж совсем небольшого — адвокатов-женщин. Дело в том, что приглашение чернокожего защитника выглядело бы слишком недвусмысленным, а (поскольку это не политическая речь, то я могу сказать и правду) достаточно опытных женщин-адвокатов, за исключением Линды, в городе попросту не было. Нет, ну еще одна-то, пожалуй, была, но ее забрал у меня Хью Рейнолдс. Также мне пришлось пропустить двух или трех адвокатов по уголовным делам, учитывая то, что они принадлежали к старой школе. Генри был молод, где-то под сорок, и он был тем, кого я пригласил бы, окажись в беде сам.

Первое, о чем я думал, когда видел Генри Келера (эта фамилия произносилась с долгим «е»), так это о том, каким, должно быть, непопулярным он был в свои школьные годы. Даже теперь он казался похожим на какого-нибудь зануду из шахматного клуба. Он был почти тощ, с маленькими руками и, конечно же, носил очки. В его физическом облике не было ничего привлекательного, хотя не было и ничего особенно отталкивающего. Одевался он ни скромно, ни роскошно, предпочитая костюмы синего цвета. Ничто в нем не обращало на себя внимания, за исключением голоса. Голос Генри был неглубок, но очень чист, а дикция всегда отчетлива. Его было слышно, хотя он и не преобладал над остальными. Когда Генри говорил, речь его напоминала речь хорошего актера, читающего по памяти, но будто с листа.

— Вы уже познакомились? — спросил я, жестом приглашая Дэвида подняться с его места на диване.

— Да, но о деле мы еще не говорили. Мы дожидались вас.

В интонации Генри мне послышалось какое-то раздражение, но я не стал задумываться над этим.

Я легонько опустил руку на плечо Дэвида. Он все еще молчал. Внезапно я подумал о том, надо ли мне вообще быть здесь.

Я объяснил Генри особые обстоятельства назначения обвинителей. Но, с другой стороны, у меня не было иного выхода.

— Не нужно и говорить, что я не буду сидеть рядом с вами на процессе. Но я хотел бы, насколько это возможно, принять участие в подготовительной работе к нему. Воспринимайте меня как своего соадвоката.