Когда бессилен закон

Джавьер заставил себя вмешаться и наклонился ближе к Норе. Он положил свою ладонь на ее руку. Нора что-то прошептала ему в ответ, рука Джавьера напряглась. Было видно, как побелели костяшки его пальцев. Нора стряхнула его руку, нахмурилась, но сказала:

— У меня больше нет вопросов.

Единственным спорным моментом мог быть только вопрос о том, чего заслуживало данное преступление. Присяжные могли согласиться на условное освобождение лишь в том случае, если бы они приговорили Дэвида не больше, чем к десяти годам. Я опасался, что они придут на максимум. Я уже тысячу раз видел, как такое случалось. Присяжные обвиняют кого-то в менее серьезном преступлении, затем приходят в бешенство, узнав, что могут дать за это всего лишь двадцать лет. Словом, именно столько они ему и дали — двадцать.

Во время перерыва я прошел за барьер и положил руку на плечо Дэвида. Впервые за это утро я находился к нему так близко. Он поднял ко мне свое помертвевшее лицо, и в первый раз после объявления вердикта на нем появилось какое-то выражение. Дэвид зло посмотрел на меня.

— Почему ты допустил, чтобы я прошел через все это? — сказал он.

Меня буквально отбросило назад. Я отдернул руку от его плеча.

— Это невозможно было остановить, — ответил я.

Но Дэвид на меня уже не смотрел. Вид его снова стал отрешенным.

Я опять занял свое место, чтобы наблюдать за тем, как стороны выступают с аргументами по наказанию. От обвинения первым выступил Джавьер. Казалось, он сам разделял изумление Дэвида. Во время процесса Джавьер, как всегда, был в великолепной форме. На перекрестном допросе он сумел представить нелепой версию Дэвида, неплохим было и его заключительное слово. Тем не менее теперь он, казалось, утратил былой энтузиазм. Джавьер выглядел рассеянным. Он словно стряхнул с себя гнет судебного процесса и осознал, что натворил. Его финальное выступление прозвучало неубедительно. Максимального наказания в двадцать лет тюрьмы он запросил как-то даже небрежно.

— Максимум!? — воскликнул Генри.

Он сразу же вскочил, ошеломленный безрассудством обвиняющей стороны.

— Максимум? Для кого предусматриваем мы максимальный срок наказания? Для рецидивистов. Для людей, которые явно не способны к исправлению. Для тех, кого мы попросту хотим упрятать на такой долгий срок, на какой только возможно.

Он остановился напротив стола обвинителей. Аргумент Генри скорее был направлен против них, чем в защиту Дэвида.

— Представили они вам какое-нибудь доказательство того, что Дэвид не способен исправиться? — обратился Генри к присяжным. — Привели они вам какой-нибудь довод, почему вам нельзя присудить условное освобождение по данному делу?

Вы знаете, что нередко случается на судебных процессах? Присяжные голосуют за чью-то виновность, даже несмотря на то, что у них долгое время имелись сомнения по поводу версии подсудимого, а затем, когда наступает та часть процесса, которая связана с определением наказания, неожиданно выясняется, что у него были уже три судимости за подобные проступки. Они…

— Протест, — сказала Нора. — Адвокат приводит доводы, лежащие за пределами доказательств по настоящему делу.

— Поддерживается. Оставайтесь в пределах протокола.

Генри чрезвычайно легко сменил аргументацию.

— Почему специальная часть судебного процесса отведена определению наказания? Для того чтобы обвиняющая сторона смогла привести новые доказательства, почему следует вынести подсудимому самый строгий приговор.

— Протест. Снова отступление от протокола.

— Отклоняется. Это аргумент.

Это было замечание, особенно любимое судьей, — объяснить свое решение, сделав несоответствие довода делу очевидным.

— Обвинение имело все возможности, — продолжал Генри. — Оно не смогло ничего сделать в течение основной части процесса, но на этом этапе могло бы собрать все самое плохое о моем клиенте. Можно было доказать наличие у него прошлых судимостей за другие преступления. Можно было доказать, что мой клиент имеет дурную репутацию незаконопослушного гражданина. Но разве обвинители сделали это? Разве они что-нибудь вам предъявили? Нет. Это именно тот случай, который просто взывает к условному освобождению…

Генри перефразировал свое собственное доказательство для этой части процесса, продемонстрировав тем самым, что если бы Дэвид на самом деле совершил такое преступление, то это пришло бы в полнейшее противоречие со всей его прошлой жизнью. Он не заслуживал того, чтобы его отправили в тюрьму вместе со злостными преступниками. При этом Генри ловко намекнул на то, как много времени понадобилось самим присяжным, чтобы вынести обвинительный вердикт. У присяжных, должно быть, тоже имелись некоторые сомнения. И с такими сомнениями в виновности Дэвида они вдруг отправят его в тюрьму? Могут ли они решиться на такое?