Когда бессильны пушки

Разрыв. Экран на минуту осветился ярко-белым светом. Но только на минуту. Затем экран снова ожил.

Оккупация Рура. Французские войска. Голод, нищета, безработица. Солдатские волнения. Эшелоны отправляют на родину солдат, обезоруженных, под усиленным конвоем.И наконец выступление нового корпуса. — Вон-вон наш ротный идет, — заволновался кто-то в темноте. — А это я! Видите — слева! Да нет же, нет, левее! Вот, вот!

Прошла последняя солдатская шеренга. Экран уже показывает встречающих — торжествующую буржуазию и угрюмые лица рабочих. Еще один разрыв, и на экране зажглись огромные буквы:

Солдаты, сыны рабочих и крестьян, кому вы будете друзьями?

Своей и германской буржуазии или немецким и французским рабочим?

Пойдете ли вы усмирять бастующих немецких рабочих и взбунтовавшихся солдат?

— Нет, не пойдем!— крикнул кто-то.

— Никогда! Горе тому офицеру, который заикнется об этом!— поддержали другие.

Зажегся свет. У экрана стоял человек.

— Товарищи солдаты! Для вас, конечно, не совсем понятно, почему это вместо жизни Христа вам показали вашу собственную жизнь и жизнь капиталистов. Я думаю, вы ничего не проиграли от этого, верно?

— Верно. Пожалуй, даже выиграли!

— Ну, вот. Но не думайте, что устроители вечера настолько глупы, чтобы показывать вам подобные картины. То, что сейчас прошло перед вами на экране, вам демонстрировали Коммунистическая партия и комсомол.

Вам, конечно, интересно узнать, как эта картина попала сюда? Извольте. Наши комсомольцы задержали автомобиль, в котором везли фильму «Как жил Христос». Провожатых на время увезли вместе с картиной в надежное место, а нашу показали вам.

У меня осталось не много времени. Сюда идет отряд полиции. Об этом сейчас звонили по телефону. Но я хотя бы вкратце должен вам рассказать сущность нашей борьбы.

Мы боремся против отделения от Германии Рейнской области и Рурского бассейна. Мы боремся не потому, что мы за единство Германии. Буржуазную Германию мы ненавидим. Но мы против отторжения этих областей потому, что это приведет к ухудшению положения германских,  французских и английских рабочих, потому, что это развяжет руки буржуазии, позволит еще больше усилить эксплоатацию.

Вот и все, товарищи! До свидания! Мы на время выключим ток…

Французские войска в Рурской области.

 * * *

Явившись вскоре в сопровождении полиции, начальство во главе с самим командиром корпуса генералом Дегутом ругалось:

— Что за дьявол? Почему такая темь? Зажгите свет.

— Невозможно, провода перерезаны!

— Арестовать всех присутствующих здесь немцев.

Привели перепуганную насмерть старушку-сторожиху.

— Ты кто?

— Сторожиха.

— Кто тебе позволил пустить сюда посторонних? Где киномеханик!

— Я здесь.

— На каком основании вы демонстрировали запрещенную фильму?

— Как запрещенную фильму?! У меня ваш личный приказ,— заявил механик, вытаскивая бумажку. Механик был спокоен и почтителен, и только очень наблюдательный человек мог бы подметить на этом спокойном лице чуть заметную ироническую улыбку.

Бумажка, конечно, оказалась фальшивой.

Это очень расстроило начальство. Механик тоже огорчался, но только до момента ухода из кино. Дома он с аппетитом поужинал и был очень весел.

Обыск в кино не дал никаких результатов. В зале были обнаружены только солдаты оккупационной армии и ни одного немца.

* * *

В тот вечер солдаты в казарме, несмотря на ночное время и строгий приказ, еще долго собирались небольшими группами. Они обсуждали события дня. А когда дежурный офицер подозрительно часто начинал прохаживаться по казарме, солдаты перебирались в исконный солдатский клуб — уборную, где стоял дым столбом от дешевых солдатских сигарет и где горячие споры продолжались до утренней зари.

Два письма генералу Дегуту

У генерала Дегута обширная переписка. Два раза в день в корпусную канцелярию поступает груда корреспонденции. Из Парижа — циркуляры и директивные письма генерального штаба и военного министерства. Из различных городов Рурской области — бесчисленные доклады местных начальников гарнизонов оккупационной армии.

Сегодня генерал Дегут, как и всегда, получил большую почту, из которой два письма порядком испортили ему настроение.

Первое из них было полуофициальное письмо начальника генерального штаба.