Когда боги глухи

– То, что поначалу нам кажется настоящим и единственно правильным решением, со временем становится ошибочным. Ты ведь, заядлая феминистка, теперь тоже заговорила по-другому. В рабство захотелось… Время – вот что руководит нами и диктует свои железные законы, а кто не хочет с ними считаться, тот безжалостно выбрасывается за борт жизни. Скажи, можно в пятнадцать лет по-настоящему влюбиться? – И сам ответил: – Можно, но ненадолго. В двадцать лет ты уже становишься другим, и детская любовь кажется такой глупой, наивной…

– Это ты у Коли Ушкова научился философствовать?

– Сама жизнь делает нас философами, – усмехнулся Вадим. – Да и вся эта моя философия примитивная, вот Коля – тот углубился в такие научные дебри, что я уже с трудом понимаю его.

– Я тоже, – согласилась Вика. Достала из замшевой сумки небольшую книжку в мягком переплете, полистала и негромко прочла:

Мне с тобою пьяным весело —
Смысла нет в твоих рассказах.
Осень ранняя развесила
Флаги желтые на вязах.

Оба мы в страну обманную

Забрели и горько каемся,
Но зачем улыбкой странною
И застывшей улыбаемся?

Мы хотели муки жалящей

Вместо счастья безмятежного…
Не покину я товарища
И беспутного и нежного.

– Счастливые люди, кто любит поэзию, – усмехнулся Вадим. – У поэтов на все случаи жизни есть готовый ответ.

– А ты не любишь?

– Ахматова мне нравится, – сказал он. – Хотя предпочитаю поэтов-мужчин.

Над Невой пролетел большой серебристый самолет, слюдянисто блеснули иллюминаторы, могучий рокочущий гул на миг обрушился на них. Одна чайка взмыла ввысь и поплыла вслед за лайнером. Серый, с белой трубой буксир тащил за собой две огромные баржи, от них широким веером расходились небольшие, с пенистыми гребешками волны. Сидящие на воде чайки плавно закачались.

– Как ты считаешь, Вадим, человек бывает абсолютно доволен? – отпивая из высокого бокала с розовой окаемкой белое вино, спросила Вика.

– По-моему, всем довольны лишь дураки, – ответил он.

– Выходит, дуракам живется легче на белом свете?

– Не знаю, как ты, а я себя умным не считаю, – вздохнул он. Вино наконец ударило в голову, потянуло покаяться перед Викой, будто он был в чем-то виноват. – Написал пятьдесят страниц для своей новой книжки, ну думаю, мир удивлю, а потом перечел – и все в печку!

– Где же ты в Ленинграде печку нашел? – с улыбкой посмотрела она на него.

– Знаешь, тебе бы быть редактором! – покачал он головой. – Ну не в печку, а в мусорную корзину. На помойку!

– И помоек в Ленинграде нет, лишь мусоропроводы и баки во дворах, – поддразнила Вика.

– Бедный Гоголь! – усмехнулся Вадим. – Родись он в наше время, не нашел бы печки, чтобы вторую книгу «Мертвых душ» сжечь.

– Надо было рукопись Ирише показать, она бы дала тебе добрый совет…

– Ирише? – наморщил он лоб. Действительно, почему не показал первые главы жене? Ему как-то это и в голову не пришло. Да и Ирина никогда не проявляла особенного интереса к его работе, кстати, и свои рисунки редко показывала. А ведь поначалу с каждым пустяком обращались друг к другу… Время-время, что же оно с нами делает?..

– Держись, Вадим, за Иришу, – продолжала Вика, глядя ему в глаза. – По твоей теории беспощадное время все равно сотрет чувства и к другой. Не лучше ли сосуществовать с человеком, которого ты хорошо знаешь, чем начинать все сызнова? Финал один и тот же?

– Может, Вика, мне нужно было на тебе жениться?

– А что бы изменилось? – насмешливо сказала она. – Ты сейчас сидел бы здесь с Иришей и жаловался ей на меня, твою надоевшую жену.

– Ты умная…

– Мужчины как раз умных баб не любят, мой милый! С дурами-то легче.

– И красивая… – глядя на нее, говорил Вадим. – Умная и красивая – это довольно редкое сочетание!

– Встретилась бы тебе нынче другая – ты и ей после бутылки пел бы то же самое.

– При чем тут другая? – Он стал искать глазами официанта, но Вика сказала:

– Довольно, Вадим, не хватало, чтобы я тебя, пьяного, тащила по улице домой.

– Зачем домой? – громко рассмеялся он. – Поедем к тебе на дачу?

– Ты заговариваешься, милый!

* * *

Они лежали на широкой тахте, заходящее солнце высветило багровыми красками большой натюрморт на стене, золотистая от загара рука Вики нежно гладила его по груди, глаза ее были устремлены на облицованный деревянными панелями потолок с матовым плафоном. У Вадима пересохло в горле, он, стараясь не мешать ей, протянул руку и взял с низкого столика бутылку боржоми, отпил прямо из горлышка, протянул Вике. Она пить не стала, поставила бутылку на пол.

– Я думала, мне будет стыдно, – призналась она. – Ничего подобного, мне просто хорошо.

– Не мы же с тобой все это придумали? – сказал он. – Так в этом мире было, есть и будет… Стоит ли ковыряться в себе? Или, как ты говоришь, заниматься самоедством?

– Я не знаю, как посмотрю теперь Ирише в глаза…