Когда боги спят

Зубатый разрезал ленточку, сунул кому-то ножницы и сразу же направился к выходу, но тут его перехватил старейший и уважаемый, но крепкий, бодрый и немного сумасшедший художник Туговитов.

— Примите мои соболезнования, — забубнил он искренне, но быстро. — Саша у меня был в мастерской, несколько раз. Я начал писать его портрет, и еще бы два-три сеанса и закончил…

— Портрет? — Зубатый остановился.

— Да, поясной, средних размеров, — затараторил живописец. — Саша был удивительный юноша! Такие глубокие глаза!.. Он все время с девочкой приходил, подружкой. Хорошенькая такая, миндальные глазки и титечки торчком стоят, сосочки сквозь блузку светятся, золотые…

— У него не было девушки…

— Как же? Была, зовут Лизой! Я ее тоже писал. Символ чистоты и непорочности!.. И потрясающе талантлива! Я дал ей холст, кисти, и она тут же начала писать. Для первого раза очень даже!..

Зубатый внезапно вспомнил визиты Туговитова еще в первый срок губернаторства: приходил с предложением подарить областному центру триста своих полотен, но с условием, что для них построят дом-музей и чтобы там же была мастерская и квартира художнику. Прикинули затраты и пришлось отказать.

Может, его обидел и отправил в геенну огненную? Но Туговитов не родственник, не похож на старца, тем паче, на святого…

— Вы должны обязательно посетить мою мастерскую! — Художник тянул за рукав. — Это же удивительно, последний портрет, буквально за неделю до гибели. Неужели вы не хотите увидеть сына живым?

— Хорошо, зайду к вам и посмотрю портрет, — на ходу пообещал он. — Пожалуйста, не говорите о нем моей жене.

Натянул пальто, кепку и опомнился.

— А девочка? Девушка?.. Как ее найти?

— Есть телефон ее подруги, — художник зашарил по карманам. — Я и подругу ее пишу. Такая свежая, грудастенькая, а губки все время чуть-чуть приоткрыты…

Он не дослушал, не дождался номера телефона и шагнул в распахнутые двери… И чуть не столкнулся на крыльце с Зоей Павловной, озябшей на ветру в бесформенном плащике, в котором она ходила в церковь.

— Я вспомнила, Толя, — на редкость эмоционально зашептала она. — Это было давно, как только тебя избрали на первый срок… Все вспомнила, восстановила события. По времени тоже. Старец пришел на четвертый день после инаугурации.

Они остановились в укромном месте на берегу реки, возле памятника коню: когда-то область занималась коневодством и шла ухо в ухо с конезаводами Дона и Кубани.

— Ну, и что дальше? — поторопил Зубатый. — Кто этот старец?

— Юродивый. Теперь понимаю, он был юродивым, а не просто бродягой. Он не местный, откуда-то пришел. Возможно, издалека. У нас таких никогда не было.

— Откуда ты знаешь?

— Ну, облик другой, и вообще… Я же работала в отделе административных органов, все крикуны были на учете. Да и наши старики не способны, нет такой дерзости. Была зима, помнишь? А он пришел босой, в рубище… Еще к старому зданию администрации. И стал кричать. Палкой грозил и кричал.

— Что он кричал? — Зубатого охватывал озноб, точно такой же, как вчера, после разговора с кликушей.

— А тебя звал!

— Меня?!

— Тебя, Толя, тебя. По фамилии звал — Зубатый. Говорят, часа полтора кричал.

— Что потом? Куда делся?

— Потом известно, кто-то позвонил, пришли милиционеры, забрали и увезли в отдел.

— И кто же он?

— Неизвестно, документов не было. В милиции сказал, ты — его правнук. То есть, он твой прадед.

— Сколько же ему лет?

— Ну уж больше ста. Может, сто десять…

— Такого быть не может! В таком возрасте и ходит босой? Нет, тут что-то не так!..

— Может, Толя, юродивый все может. Его врач осматривал, примерный возраст подтвердил. У них там есть свои способы… Его подержали сутки и выпустили. А он снова пришел к администрации и закричал…

— Что же ты ничего не сказала тогда? — постукивая зубами, спросил он. — Я же просил, чтобы все, что случилось…

— В тот момент сама ничего толком не знала. Но примерно через неделю я тебе говорила о нем.

— Говорила?

— Ну конечно! Но в то время столько юродивых приходило! Всякий народ лез, проходимцы, авантюристы… Дети лейтенанта Шмидта. Ты послушал и, наверное, забыл.

Зубатый сел на ступени постамента памятника и сжался, чтоб унять дрожь.

— Потом что было? — спросил сквозь зубы.

— Старца опять забрали и отправили сначала в дом престарелых, а потом вроде бы в психушку. Или сразу туда, я точно не знаю. А в наших диспансерах и в самом деле ад кромешный…

— В какую? Куда?

— Да, наверное, в нашу. Нужно поднимать документы в милиции, в нашей больнице…

Он не стеснялся своего озноба перед Снегуркой, но в десяти шагах маялся молодой телохранитель Леша Примак и мог видеть, как экс-губернатора колотит. Почему-то даже в такую минуту ему было не все равно, что могут подумать о нем…

— Стой! — Зубатому вдруг стало жарко. — Зачем он приходил? Помощи просил? Или что сказать хотел?

— Я же тебе говорила! — голос у Зои Павловны стал неприятно визгливым, как у торговки. — Повторить и то страшно… Тогда думала, просто сумасшедший старик, самозванец, псих… Не узнала святого, имени не спросила… А он ведь предупреждал нас! Кричал!

Зубатый надвинулся на нее и снял кепку.

— Что?! Что кричал?