Когда боги закрывают глаза

«Словно что-то выбралось из него наружу».

Кто это сказал? Сережка Мещерский? Ему вечно что-то мерещится, что-то такое…

Будто что-то выбралось наружу.

А они опоздали той ночью на место происшествия из-за взорванного кем-то моста и так и не увидели самого главного.

Глава 15 Томления

Давно уже заметил о себе Сергей Мещерский: в дни так называемого «московского бдения», долгих пауз между турами и экспедициями, в которых он принимал участие как владелец, менеджер и вдохновитель турфирмы «Столичный географический клуб», когда он жил тихо-мирно неприхотливой холостяцкой жизнью в своей квартире в доме на реке Яузе, тягучее липкое, как сироп, томление окутывало его, одновременно склоняя к дикой лени и даря смутные неясные надежды на перемены к лучшему.

Он поднялся с постели в это утро поздно, потому что всю ночь смотрел по спортивному каналу сначала футбол, затем бокс, потом автогонки. Встал под душ и вспомнил Ингу. Как она расхаживала тут по его квартире, где вместо обоев на стенах географические карты, где в углу – глобус напольный – бар и вокруг кофейного столика вместе с диваном и мягкими креслами расставлены африканские барабаны – тамтамы, исполняющие в холостяцкой гостиной роль табуретов.

Когда Инга жила здесь целую неделю, все шло как нельзя лучше. Да, она обивала пороги прокуратуры, они вместе обивали пороги, сочиняли заявления, жалобы, подстегиваемые желанием во что бы то ни стало найти капитана Рюрика Гнедича.

Но душными июльскими ночами Инга – голенькая, крепко сбитая, упругая, бронзовокожая, как буддийская статуэтка, вставала с дивана, даже не давая себе труда закутаться в простыню, и проскальзывала к нему, подавляя его жаром своей плоти, рассеивая как дым последние остатки смущения и неуверенности.

Когда они занимались любовью, ему все время казалось, что целуются, барахтаются они, давясь смехом и пылая от возбуждения, не на скрипучей кровати в комнате окнами на Яузу, а на мягких пыльных бухарских коврах в походной юрте. И тайга, горы со снеговыми шапками, они далеко позади, а кругом лишь степь, табуны, походные кибитки и всадники на маленьких лохматых монгольских лошадках.

Ах, солгал, солгал он Кате в ресторане насчет того, что «это совсем не то, что ты думаешь».

Конечно, солгал. А что она хотела услышать от него? Правду? Вряд ли.

Но Инга улетела домой на Алтай. А поиски Рюрика Гнедича не продвинулись ни на шаг.

Мещерский за эти ночи с Ингой чувствовал перед компаньоном острую вину. И ему казалось, вот если Рюрик отыщется… пусть он сбежал, уехал… даже если случилось худшее и он сгинул в тайге в ту ночь, пусть отыщется его тело, которое они похоронят в море – он ведь был капитан, хоть и перешедший работать на сушу, но капитан, моряк… поэтому они похоронят его в море… И тогда, быть может, все встанет на свои места.

Они будут знать, что его могила в море. И Мещерский не женится на его Инге, потому что…

Катя смотрела на Мещерского с множества фотографий на письменном столе – улыбающаяся, смеющаяся, задумчивая, строгая, лукавая, сияющая, полная любопытства. Но везде на снимках она была вместе со своим мужем… то есть бывшим мужем Вадимом Кравченко – закадычным другом детства Мещерского, которого он любил больше, преданнее, чем всех девушек на свете.

Мужская дружба без всяких примесей. Мужская дружба, полная своих радостей и табу, в числе которых – жена друга, которая принадлежит (несмотря на расставания, ссоры, разлуку) ему, а не тебе.

Но томления… сладкие, как сироп, томления сердца, ну что ты станешь с ними делать…

Мещерский стоял у окна и пил горячий крепкий кофе из большой кружки, закусывая его по походной привычке печеньем.

Вместе с томлением всегда приходило и чувство надежды, чувство близости перемен и ожиданий.

Большое приключение…

Полное опасностей…

Оно ждет, и не где-то там, в алтайской тайге, куда упал космический аппарат «Прогресс», а возможно, тут, за порогом.

Открой дверь квартиры, спустись по лестнице, выйди на набережную Яузы, и вихрь событий тебя уже не отпустит, неумолимо увлекая вперед, где…

Когда они с Матвеем Жадовым, вконец растерявшим свой шаманский шарм и пафос, пять часов провели на той законсервированной военной базе внутри горы, про которую ему теперь под страхом уголовного наказания нельзя никому рассказывать, было точно такое же чувство – приключение, большое, невероятное приключение. Только вот конец у него может быть опасным, даже трагическим, смертельным.