Когда деньги говорят. История монет и нумизматики от древности до поп-культуры

Помимо очевидных положительных последствий принятого закона в части сохранности археологического наследия, практика его применения крайне затруднила академическо-частное сотрудничество или, как его называет Фрэнк Хольт, practical citizen-science policy, всегда бывшее характерной чертой нумизматики, с ее особой связью между институциональными исследователями и коллекционерами. В силу стрессового состояния российской археологии в 1990–2010-х годах, обусловленного разрушительной деятельностью «копателей», практически никто из институциональных археологов не задумался о сопутствующих потерях смежных дисциплин и, в частности, нумизматики – о том, как применение нового законодательства скажется на ее развитии в России, как оно отразится на сохранности и введении в научный оборот древних монет.

Практика показала, что как уже сформированные частные коллекции, так и случайные находки, регулярно обнаруживаемые в ходе сельскохозяйственных работ, естественных обрушений грунта, разборов частных домов и т. д., были «отменены» большинством институциональных археологов, для которых они перестали существовать. Публикация таких предметов в ведущих рецензируемых журналах стала невозможна, а если она и случалась в каких-то изданиях, то не принималась к сведению институциональными археологами. Однако сегодня, когда по прошествии десяти лет с момента принятия Федерального закона № 245-ФЗ и ключевых поправок в Федеральный закон № 54-ФЗ «О Музейном фонде» можно утверждать, что археологические памятники и музейные собрания защищены со стороны государства[5], быть может, наступило время начать разговор о выработке неких конвенционных правил публикации и научного использования всей полноты накопленных нумизматических источников.

И здесь важно принять во внимание то, что несмотря на полифонию аспектов изучения монеты, информационно наиболее значимым является интерпретация монеты как комплексного письменного источника, а не археологического артефакта. Понимание этого давно оформилось в мусульманской нумизматике, возможно, из-за того, что она имеет дело с монетами, наиболее насыщенными текстами. Именно поэтому выдающийся нумизмат-востоковед Е. А. Давидович (1922–2013) объясняла ценность монетных кладов через текстологические аналогии, по сути видя в монете рукописный лист, а в монетном кладе – книгу: «клад совершенно подобен самостоятельному рукописному произведению, которое ценно не отдельным сведениями и листами, а более всего – целиком»[6]. Такой подход, возможно, потребует и пересмотра принципов хранения и экспонирования монет – ведь будучи письменными источниками, монеты разумно было бы хранить в тех самых мюнцкабинетах при библиотеках или институтах, где они раньше и находились, и где поныне продолжают храниться и изучаться другие, более привычные нам формы письменных источников. В мюнцкабинетах монеты можно было бы не только осмотреть – здесь существовала бы возможность обсудить их с профессиональным куратором и даже под его надзором взять их в руки. Обсуждая этот вопрос несколько с другой стороны, Фрэнк Хольт также приходит к идее такого рода «кураторского» сценария развития нумизматики как наилучшего будущего для нее.

Однако на сегодняшний день монетные собрания в системе образовательных учреждений или библиотек сохранились лишь в нескольких учреждениях, тогда как подавляющее большинство исследовательских нумизматических центров находятся либо в составе музеев, либо же включены в структуру институтов археологии[7]. Как уже указывалось, это положение – непростое из-за того «патерналистского» взгляда на нумизматику, что царит в институциональной археологической науке. Такое отношение к нумизматам и нумизматике обусловлено тем, что на протяжении ХХ – XXI веков в археологии (как зарубежной, так и в советской и пост-советской) по преимуществу звучала точка зрения, имевшая своей целью изменение собственно археологических интересов и основанная на пренебрежительном отношении к давнему истоку археологии – антикварианизму или коллекционированию древностей. В результате многие институциональные археологи и историки и вовсе стали придерживаться взглядов, маргинализирующих коллекционирование и рассматривали последнее как «своего рода аутизм»[8]. Истоки такого ограничительного подхода надо видеть в той стратегии формирования европейскими государствами гражданских обществ, что стала претворяться в жизнь в XIX – начале XX веков в форме роста политической значимости музеев и музейных экспозиций. Усиление и возвышение музеев в течение этого периода, зачастую называющегося «музейным веком», способствовало распространению идеи о монопольном праве музеев на обладание артефактами[9].