— И она будет, — сказал Майк с невидимой гримасой. Он поработал над жвачкой и сплюнул в полость, которую образовал отчасти наделенный даром предвидения гель. — Но Дункан определяет батальон, ответственный за заградительный, как «шаткий».
— Кто ему это сказал? — спросила Слайт. Иконка координатора артиллерии твердо зафиксировалась на холме, что прежде занимал командир батальона, и в основном по тем же самым причинам. Среди прочего, холм предоставлял отличный вид на поле битвы. Но что более важно, он предоставлял отличный обзор поля битвы комплекту датчиков скафандра, и то, что скафандры могли сделать с этой информацией, продолжало всех изумлять. В том числе время от времени и приборы искусственного разума, которые приводили скафандры в действие.
Однако артиллерия, которой полагалось поддержать натиск, размещалась в нескольких милях дальше, а отнюдь не около местоположения эксперта батальона по артиллерии.
— Я так понимаю, что он на связи с Координатором Артиллерии Десяти Тысяч, — высокопарно ответил Майк.
Офицеры захихикали с мрачным юмором.
— Полковник, я задам вопрос в последний раз, — с мрачной улыбкой сказал капитан. Младший офицер был хрупкого телосложения, с кожей шоколадного цвета и в ярости. Более того, его репутация была хорошо известна.
— Капитан, по-другому никак не получается, — серьезно сказал старший офицер. — Орудия добираются до места так быстро, как могут. Я знаю, это не соответствует стандарту, но происходит с максимальной для этого подразделения скоростью. Вы должны понять, мы не какое-то суперподразделение…
— Вот именно, полковник, — выплюнул в ответ капитан. Для большинства офицеров это было бы самоубийством, но Керен, и любой другой из Шести Сотен, уже изведал, что такое самоубийство. Самоубийством было сгрудиться вокруг Мемориала Вашингтону, почти без боеприпасов и без всякой надежды, потому что ты предпочел завалить курган телами своих мертвых, чем отойти назад хоть на ярд. И одной вещью, которую Шесть Сотен никогда и ни за что не принимали, было оправдание. От кого угодно. — Вы есть то, что вы есть, — батальон артиллерии Сухопутных Сил Соединенных Штатов. И от вас ожидают соответствующего поведения. И если ваша команда не выведет стволы в параллель в следующие три минуты, готовые к стрельбе, я буду просить о вашем снятии. И генерал Хорнер издаст соответствующий приказ. И затем
— Капитан, мне плевать, кто вы, — резко сказал полковник. — Я не приемлю тон такого рода ни от какого чертова О-3.
— Полковник, — холодно произнес офицер, — я
Полковник промолчал, поскольку понял, что капитан был абсолютно серьезен. И был довольно большой шанс, что, если капитан из этих Шести Сотен попросит о его отставке, просьбу исполнят. До чего же докатилась Армия, черт бы все побрал.
— Капитан, мы не выйдем в параллель за три минуты, — вразумительным тоном сказал он.
— Полковник, вы когда-либо слышали об Испанской Инквизиции? — сжато спросил Керен.
— Да, — сказал офицер и побелел. — Я… уверен, мы сможем вывестись так, что это вас удовлетворит, капитан.
— Постарайтесь, — проскрежетал капитан. — Старайтесь так, словно послины собираются отгрызть вам задницу. Потому что если вы попали между пости и Шестью Сотнями, выбирайте пости. Я ясно выражаюсь?
— Ясно, — ответил полковник и напомнил себе не забыть откозырять, прежде чем развернуться и уйти.
Керен проводил его уход холодными, мертвыми глазами, затем обошел командный «Хаммер», возле которого они вели свою тихую беседу. Он удостоверился, что никто на него не смотрит, а затем, сохраняя то же самое выражение лица, согнулся и сблевал.
Он сполоснул рот глотком воды из фляжки и покачал головой. Не то что он не был готов пристрелить высокомерного, неграмотного ублюдка, командовавшего артиллерией. Дело заключалось в том, что это бы не помогло. Подразделение исполняло обязанности по поддержке Форт-Монмута столь долго, что оно никоим образом, ни по форме, ни по существу, не было подготовлено ни для чего другого, кроме как день за днем вести огонь с одной и той же позиции, с теми же самыми азимутами и возвышениями.